Александр Бубенников - Годунов. Кровавый путь к трону

– По дороге на допрос к самозванцу князь мог многажды раз бежать, – докладывал гонец, – но не побежал. Мог бы не изменять присяге царю, но изменил присяге. Мог бы не присягать самозванцу, но присягнул.

– Вот и первый изменник-князь, – выдохнул, закрыв глаза, Годунов. Жестом показал гонцу, чтобы тот удалился и не видел яростного бешенства своего государя. – Дожили…

Но гонец почему-то не уходил и переминался неловко с ноги на ногу, показывая, что ему есть что еще сказать.

– Говори! – Царь открыл глаза и увидел перед собой испуганное, бледное и потное лицо гонца и его трясущиеся руки.

– Князь, по донесению наших людей, узнал Дмитрия, признал в нем царевича…

– Он что, раньше его видел?

– Не знаю, узнал и признал князь и тут же принял присягу Дмитрию-царевичу…

– Какому, к черту, царевичу, – прошипел Годунов, – предатель-князь шкуру свою спасал, потому и «узнал» и изменил присяге царю, присягнув вору… Иди!..

Когда гонец удалился, царь Борис дал выход своей ярости и расшатанным нервам. Федор никогда не видел своего отца в таком страшном гневе.

– Вот и началось… От первой измены присяги пойдут другие… Десятки… Тысячи… Если Мстиславский не даст острастку самозванцу… Если… Лишь бы не предательства в его войске… А ты, Федор, хотел скакать и драться с войском самозванца в северских землях… Не приведи Господь, вдруг придется драться с такими, как Василий Мосальский, здесь…

– Успокойся, отец…

– Как успокоиться, когда князь-предатель из знатного рода уже признал «природного» царя, изменил присяге… Вот тебе и внук князя Ивана Дмитриевича Клубка-Мосальского, сын князя Михаила Ивановича Рубца-Мосальского… Деда и отца предателя знал хорошо… А с родовитым предателем, первым признавшим «царевича», тоже все ясно… Осыплет самозванец его милостями, боярский титул пожалует, приблизит к себе… Только боюсь, сынок, что тебе и мне придется пережить не одну подобную княжескую и боярскую измену и драться не на жизнь, а на смерть с такими предателями, как Мосальский…

Царь Борис с первыми изменами присяге заметался. Все вокруг – и бояре, и дворяне, все! – заметили перемену в облике и деяниях некогда могущественного, спокойного и уверенного в себе царя, а сейчас с каждым днем все сильнее нервничающего, мечущегося…

В явной опасности от сильно вооруженного самозванца, в котором трусливые князья и бояре уже «узнают Московского царевича», он прибегнул к последнему средству. Справедливо рассудив, что инокиню Марфу после инцидента в Новодевичьем монастыре нельзя в таком виде предъявлять возбужденному народу, да мощи царевича – по совету боярина Мстиславского – рано показывать, царь решил снова прибегнуть к помощи деятельного патриарха. Его грамоты «про историю беглого монаха» уже были разосланы. Но у Годунова возникла новая идея сделать вставки в эти грамоты Иова и дополнительно к этому «петь вечную память царевичу Дмитрию», чего раньше не было в русских церквах.

И был новый вызов патриарха в царские палаты Кремля. В них владыка увидел осунувшегося, невероятно усталого, заметно нервничающего царя. Тот начал разговор как-то сумбурно-нервно:

– Надо что-то делать с останками Дмитрияцаревича, владыка… Вот мне бояре посоветовали предъявить их честному народу с подробным разъяснением…

– Разъяснением чего?

– Того хотя бы, что гробница не пустая, что там есть что-то… Мощи святые… и так далее…

Царь говорил, перескакивая с пятого на десятое, и заключил вдруг неожиданной концовкой:

– Но это потом… Успеется… Сейчас главнее в твою грамоту внести существенные изменения… – Он надолго задумался насчет того, какие же изменения вносить, но машинально повторил: – …И так далее, сам знаешь, какие…

– Какие изменения, государь?

Государь с большим трудом взял себя в руки, вспомнив суть необходимых изменений по результатам допроса Марфы в келье сестры Александры.

– Ах, да… Вот что мы узнали от инокини Марфы… У нее Юшка Отрепьев с каким-то колдуном-монахом похитили нательный крестик царевича… Она сама в этом призналась, усыпили ее враги рода человеческого и похитили родовой крестик Нагих – перед побегом Отрепьева в Литву и Польшу…

– Зачем? – негромко и спокойно спросил патриарх.

– А затем, чтобы там ему с этим крестиком поверили, что он настоящий сын царя Ивана Грозного и его жены, пусть седьмой по счету, но жены Марии Нагой… Вот для этого и нужен был ему родовой крестик…

Иов пожевал губами, покачал головой, наконец, решился на новый вопрос:

– Я не все понял, государь… Зачем про крестик, похищенный у Марфы Отрепьевым, знать простым людям?… Чтобы они еще раз услышали, что вор и пьяница Отрепьев обвиняется в новом воровстве?

– Не только, владыка… Это обращение и к польским дворянам и магнатам…

– Но им же я не собираюсь посылать свои грамоты, государь…

– Какой ты непонятливый, владыка, – снова разнервничался Годунов. – Мои люди мне постоянно слали сообщения о том, как входил в доверие к дворянам и магнатам польским Отрепьев… Якобы он заболевал, ему становилось «хуже», и «перед смертью» он открывался «случайно», что он «царевич»… Так, между прочим, магнат Адам Вишневецкий… Такого на мякине не проведешь… На словах… Много там в польских и литовских землях лжецаревичей и лжекоролей португальских ходит-бродит… Знаешь небось про «Лжесебастьянов»…

– Знаю, государь, наслышан.

– Так вот хочу, чтобы разъяснение про нательный крестик царевича, похищенный Отрепьевым у Марфы, до братьев Вишневецких, воеводы-гетмана Мнишка, да и до короля Сигизмунда дошло… Узнают, с каким вором те связались, может, отзовут назад самозванца…

– А чего, государь, самому не написать тому же королю…

– Писал, но еще без знания правды похищенного родового крестика… Требовал отзыва вора Отрепьева… Ответили вежливо, а в душе посмеялись над незадачливым царем, у которого бояре и попы у него под носом заговор устроили и самозванца на Запад переправили… для поджога искрой самозванства большой Смуты…

– Хорошо, внесу изменения в грамоту и расследования по Пафнутию, Ефимию начнем… – невольно поморщился патриарх. – Только от архимандрита с протопопом связи к епископам и митрополитам, возможно, потянутся… Это тебе надо, государь?

– И мне, и тебе надо, владыка, чтобы измену и предательство на корню пресечь, пока это нас самих не сожрало – сначала царя, а потом патриарха… Про князя Мосальского, первого изменника, «узнавшего царевича», надеюсь, слышал… – Видя, что Иов не реагирует на вопрос, Годунов переспросил: – Слышал, владыка?

– Слышал…

– А теперь по делу – до мощей царевича… Надо твоим именем патриарха велеть петь по всем храмам и монастырям «вечную память» по погибшему Дмитрию-царевичу…