Нина Попова - Заре навстречу [Роман]

Илья ждал случая — показать силу профессиональной организации не на единичном мелком конфликте, а на конфликте целой группы людей. И такой случай вскоре представился.

Несколько приказчиков торгового дома Гафизовых заявили Илье о мошеннической проделке хозяев.

Гафизовы, выдавая своим служащим новые расчетные книжки, записали в графу «размер жалованья» только половину обусловленной платы. Вторую половину вписали в графу «за сверхурочные часы». Таким образом, они ухитрились обойти даже куцый царский закон. Жалованье оставалось прежним. За сверхурочные часы приказчики не получили надбавки.

— Те же штаны назад пуговкой, — мрачно шутили они.

Илья поставил вопрос на правлении. На другой же день он отправился в контору «братьев Гафизовых» и потребовал оплатить сверхурочные работы. Гафизовы отказали.

Тогда младшего Гафизова пригласили на заседание правления. Он пришел.

Это был делец нового типа, собранный, умный, внешне корректный человек. Он не походил на своего отца-купчину, который берет нахрапом, горлом, угрозой…

— А если мы не удовлетворим требования? — вежливо спросил Гафизов-младший. — Что вы намерены предпринять?

— Возможна забастовка протеста, — ответил Илья.

Гафизов подумал-подумал… смущенно улыбаясь, сказал:

— Я вижу, надо подчиниться… новое время, новые песни. Конфликт считайте улаженным. Но… одно условие… Прошу не касаться нашего торгового дома в печати…

— Такого обещания не дадим, — отрезал Илья.

Победа над Гафизовым сразу подняла престиж профсоюза.

Илье даже в ум не приходило, что из-за этого случая у него начнутся неприятности с братом и с матерью.

Брат Михаил служил бухгалтером у Гафизовых пять лет. Его надежды на брак с дочкой доверенного не сбылись, но положение в торговом. доме было прочное, крепкое, хозяева ценили его. Мысль о мошенничестве с расчетными книжками принадлежала ему. Поэтому он особенно болезненно принял вмешательство профсоюза. И когда молодой хозяин мимоходом сказал: «А у вашего братца сильный характер!» — Михаил подумал, что его подозревают в сговоре с Ильей, думают, что это он дал сведения в профсоюз. Молодой хозяин не изменил отношения к нему; но Михаила это не успокоило, он знал, что тот никогда не выдаст истинных чувств, а выждет время и уволит, любезно пожелав всего наилучшего.

В панике прибежал Михаил к матери и так напугал ее, что она опрометью кинулась к Илье.

— Илья, Илья! Зачем ты ввязался в это дело! Мишенькину карьеру загубил. Подумай, Илья, как получилось— это Мишенька предложил с книжками… Теперь хозяева могут подумать, что это он нарочно, чтобы их скомпрометировать!

— Поделом ему, — хмуро сказал Илья. — Мама, ты сама всю жизнь работаешь, трепещешь перед своими заказчицами… Пойми, Михаил помогает угнетать бесправных людей!

— А зачем их баловать, Иленька? Они сыты, одеты…

Илья понял, что говорить, доказывать бесполезно, и замолчал.

— Прошу тебя, Иля, заверь братьев Гафизовых, что брат ни при чем! Я умоляю… и что ты сожалеешь…

— Не проси, мама.

Мать заплакала.

— Ирочка, скажи ты ему, что так жить нельзя! Он опять в тюрьму попадет! Разве можно вооружать против себя таких влиятельных люден? Иля, ты должен обещать мне… Я как мать требую…

Илья всегда был почтительным сыном, но тут он не выдержал:

— Кончим этот разговор.

После молчания мать спросила разбитым голосом:

— Как же вы будете встречаться с Мишей после этого? Он так зол… так обижен…

Не поворачивался у нее язык отказать сыну от дома, но чуткий Илья угадал.

— Не бойся, мама, — тихо сказал он, не глядя на мать, — я не встречусь с ним… не буду приходить к тебе.

Мать еще горше заплакала.

— Дети, что мне делать с вами? Ты не слушаешь меня… опыта… рассудка… Чем убедить тебя?.. Будь, как все!.. Разве это трудно? Ира, скажи ему…

Ирина сидела, не подымая глаз. Она понимала, как больно, как обидно Илье, и с трудом сдерживалась, чтобы не ответить старушке резкостью.

«Нет у тебя ни брата, ни матери, — мысленно говорила она Илье. — Я буду тебе матерью… сестрой… верным твоим товарищем. Клянусь… И будем вместе!.. Я— нет, я и спрашивать тебя не буду!»

У Албычевых в этот вечер собрались Зборовские, Охлопковы с Вадимом Солодковским, Григорий Кузьмич и недавно выпущенный из тюрьмы Полищук. Мужчины картежничали, дамы рукодельничали и занимались пересудами. Тринадцатилетняя Катя от скуки кокетничала с Вадимом.

Ирина, не заходя в гостиную, прошла к себе. «Ночью объяснюсь с папой, — решила она, — утром уйду к Илье совсем!» Ее мучило нетерпение, била лихорадка. Комната, где она столько перестрадала и передумала, казалась чужой, ненавистной. Ирина принялась укладывать вещи, но, сняв со стены портрет матери, задумалась, забылась над ним…

Так и застал ее Вадим Солодковский, войдя без стука в комнату.

Он заметил досадливый жест, вопросительный взгляд… Ирина поспешно закрыла шкаф. Вадим сел.

— Ревизию нарядам производите?

Ее нестерпимо раздражал этот нагловатый тон и фальшиво-ласковый взгляд. Ирина не ответила.

Она стояла перед нежеланным гостем, сложив руки, и даже не пыталась скрыть досаду. Было ясно, что, если ее спросить: «Я вам помешал?» — она без обиняков ответит: «Да!»

Вадим не спросил.

— Когда-то мы с вами были друзьями, Ира, — сказал он своим бархатным голосом. — И как-то так получилось… разошлись… Я часто спрашиваю себя: отчего?

«Оттого что ты — трус, эгоист!» — мысленно ответила девушка и пренебрежительно пожала плечами.

— Мечтали служить революции, — продолжал Вадим, — Герценом зачитывались. Да… юность… мечты!.. Вы жалеете, что они не сбылись?

Ирина молча глядела поверх его головы в темное, перечеркнутое крестом рамы окно.

— Но что я говорю? Ведь я не знаю, может, вы выполняете наше тогдашнее решение.

«Неужели Полищук не сказал ему? Быть не может!»— девушка испытующе поглядела, но ничего не прочла в выпуклых глазах Вадима.

— Вы боитесь, не доверяете? Напрасно!.. Да и шила в мешке не утаишь: вас часто видят вместе с поднадзорным Светлаковым…

Слово «поднадзорный» вылетело у него невзначай. Ирина отметила эту обмолвку: человек передовых взглядов не скажет так о революционере.

— Это мой жених, — просто сказала она.

Впервые взглянул на нее Вадим как на женщину. И вдруг он понял, сколько силы, страсти в этой тоненькой девушке… Глаза у него загорелись.

«Горгоньский ошибается, — тут не игра в революцию, а любовь… страсть к этому дохлому субъекту… Вероятно, вместе с ним и работает!»

— Ира, можно мне бывать у вас? — мягко спросил он. — Верните мне дружбу!

Она медленно покачала головой.

— Не обижайтесь, — через силу сказала она. — Я не могу принять вашу дружбу… и ответить на нее.