Александр Козин - Волжское затмение

— Так-так. И сколько лет вашим несмышлёнышам? — ухмыльнулся Перхуров. Он знал, что детей патрули обычно не задерживают.

— О-ой, ваше благородие… Да одному пятнадцати нет ещё, а другому шестнадцатый идёт! Да как же таких маленьких-то, неужто рука не дрогнет? Пожалейте, господин полковник!

— Чёрт-те что! — ругнулся Перхуров, уже не чувствуя в себе прежней твёрдости. Что изменится, если он ей сейчас откажет? Кому станет легче от этих двух — нет, трёх! — явно лишних смертей? Зачем они ему? А там, в Екатеринославе, дочь и сын… Кто знает, может, и смилуется судьба над ними? От этой мысли перехватило вдруг дыхание, и Перхуров нервно прокашлялся.

— Фамилия? — тихо спросил он.

— А? — вздрогнула женщина. — Лундины мы. Лундины… Иван и Егор. Христом-Богом вас… Христом-Богом…

— Слышал? — обратился он к караульному. — Быстро. Обоих сюда. Ну, смотри мне! — и погрозил пальцем женщине.

— Ведут, господин полковник… Уже ведут, — доложил, вытаращив глаза, караульный, вернувшись от угла.

— Кого?! Куда?! — сдавленно выкрикнула женщина и осеклась.

Мрачная процессия медленно выходила из-за угла. Пятеро босых, оборванных, перепачканных гарью и пылью мужчин с синяками и кровоподтёками на лицах брели гуськом, сутулясь и спотыкаясь. Связанные за спинами руки ещё более отягощали их движения. Трое первых были неопределённого возраста — от тридцати до сорока лет. Спутанные, свалявшиеся, в колтунах и грязи волосы, жёсткая щетина и подавленно-отрешённое выражение лиц делали их похожими друг на друга и одинаково старили. Двое других были намного моложе. Совсем мальчишки. Гладкие, незаросшие щёки. Различимый молодой румянец на скулах. И глаза. Яркие. Перепуганные. Беззащитные. Далеко видные. Даром, что у одного левый глаз подбит и заплыл, а у другого капают со щёк и носа частые слёзы. Трое конвойных с винтовками наперевес сопровождали их. Такие же понурые и подавленные.

— Куда?! Куда их?! — истошно закричала женщина. — Ваня! Егорушка! Я здесь!

Два юных арестанта вздрогнули, выпрямились, заозирались. Задрожали их бледные губы.

— Мама… — еле выдавил младший, замыкающий. Но конвоир грубо подтолкнул его прикладом.

— Шагай, шагай! Нечего тут!

— Остановите колонну, прапорщик, — еле слышно сказал Перхуров подоспевшему Сапегину. — Вон те двое? Кто такие и за что?

— Братья Лундины. Иван и…Георгий, — чуть помешкав, поворошив какие-то листки в картонной папке, ответил Сапегин. — Мародёрство. Выносили вещи из квартиры…

Перхуров шагнул к арестантам.

— Ну? Вас спрашиваю, братья Лундины. Что выносили из квартиры? Отвечать! — резко проговорил он.

— Да мы… Это… Ведро там взяли. Воду таскать… — дрожащим, срывающимся голосом пролепетал старший. — Наш-то дом сгорел… А без воды хана. Жратву искали, да ведь… Кто ж оставит-то! Ну, Егорка одеяло ватное захватил ещё… На подстилку… — тут он замолк и отвернулся.

— Молодцы, нечего сказать! Сопли до колен, а уже мародёрствуете! Сук-кины сыны! — раскатисто, как перед целым полком, рявкнул Перхуров. Конвоиры и арестанты вздрогнули и отшатнулись.

— Сапегин, — тихо обратился он к стоявшему рядом прапорщику. — Какого чёрта, они же несовершеннолетние. Завтра весь город заговорит, что мы тут детей расстреливаем. Значит, так. Лундиным расстрел отменить, пусть постоят и посмотрят. Им хватит. И к чертям собачьим отсюда. На все четыре стороны. А эти? — кивнул он на троих мужиков. Те, сутулясь, исподлобья глядели на офицеров тяжело и ненавидяще.

— Мародёрство, грабёж, большевистская агитация, господин полковник. С отягчающими… — покачал головой Сапегин.

— Без изменения. Выполнять, — поморщился Перхуров и махнул рукой.

— Слушаюсь!

И подгоняемые конвоем арестанты побрели в дальний угол двора. Туда же с винтовками за плечами быстро прошагали пятеро бойцов из комендантского взвода.

— Как же… Куда же… Ваше благородие! Их…убьют? Убьют?! — предобморочно, одними губами, лепетала мать. Она стояла, прижавшись к стене банковского дома, будто распластавшись на ней.

— Нет, — качнул головой Перхуров.

Женщина схватилась за грудь и облегчённо вздохнула. Но тут же опять встрепенулась.

— Спасибо… Спасибо, ваше благородие… Но… Но куда их?

«А в ноги больше не падает. И не рыдает. И благодетелем не зовёт. Волшебная сила добра…» — зло подумалось Перхурову.

— А ты, мамаша, хочешь дёшево отделаться? — грозно глянул он на неё. — Как бы не так! Пусть поглядят, что с ними будет, если они ещё хоть раз возьмут чужое! Не ты, так мы воспитаем! Всё. Кончен разговор. Караульный! Вывести за ворота!

Через полчаса у него была назначена встреча с немецким лейтенантом Балком. Если можно назвать это встречей. Лейтенанта доставят сюда под конвоем. Все опасения относительно немца подтверждались одно за другим со скучной последовательностью и точностью. А Перхуров до сих пор не знал, как с ним быть. Устранять — несмотря на явные к тому показания — совсем не хотелось. Вовсе не из милосердия. Просто это ничего не изменит. Среди пленных немецких офицеров найдётся другой такой же: наверняка это у них предусмотрено. И начинай потом сначала … Нет. Лучше иметь дело с хорошо знакомым противником. О котором знаешь почти всё. Балк ещё пригодится. Может, и сослужит ещё службу, когда придётся совсем туго.

— К вам лейтенант Балк, господин полковник! — застыл в дверях адъютант.

— Пригласить немедленно!

Торопливый перестук сапог адъютанта сменился лёгким, размеренным мягким поскрипыванием, и в дверях показался Балк. На нём был всё тот же серый шерстяной костюм и ярко начищенные чёрные полуботинки. Он вежливо склонил голову и принуждённо улыбнулся Перхурову. Лицо было усталым и напряжённым. Видно было, что немец бодрится из последних сил.

— Здравствуйте, господин полковник, — медленно, будто разбирая по слогам, произнёс он. — Чем могу служить? Что это за срочность? Случилось что-то?

— Здравствуйте, господин лейтенант, — так же настороженно улыбнулся в ответ Перхуров, изо всех сил стараясь угадать его истинное состояние и настроение. — Кое-что случилось. И возникла надобность задать вам кое-какие вопросы. Да вы присаживайтесь. Вот стул, прошу вас.

Сверкнув стальными глазами, Балк осторожно, как на гвозди, опустился на краешек массивного стула.

— Благодарю вас. Здесь гораздо комфортнее, чем там, в гимназии. Вы хорошо устроились, господин полковник, — по-прежнему натянуто улыбнулся он. Но Перхуров будто не заметил этого.

— Меня, господин Балк, очень беспокоит то, что ваши люди шастают по ночам на ту сторону, за Которосль. Странно, что на это наплевать вам. Вам, отвечающему за них перед Германией. Объясните мне. Я не понимаю, — голос полковника прозвучал спокойно, но грозно.