Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

— Кто ты, юный путник, влачащийся в одиночестве по змеистой тропе, нарушающий покой богоравных дактилей? — весьма недружелюбно спросил меня человечек. Он произносил слова, как в древних песнопениях в честь Посейдона-Потния.

Я с восхищением уставился на него. Никогда не думал, что доведется поговорить с одним из этих древних созданий. Когда моя божественная бабка Рея рожала Зевса, то, боясь привлечь криком внимание своего кровожадного супруга, пожиравшего собственных детей, вонзила пальцы в землю, и оттуда явились дактили: пять мужей и пять жен. Передо мной стоял один из принявших на руки младенца Зевса. Может, именно он научил Рею явиться к мужу своему и признаться, что она разрешилась от бремени, и, чтобы супруг не искал младенца, подать ему камень, завернутый в козьи шкуры?

Дактили сберегали моего отца до той поры, пока он не возмужал и не победил Кроноса.

— О, древний спутник олимпийских богов, ведающий тайны, недоступные смертным! — произнес я, невольно склоняясь перед жителем этих мест. — Я тот, кого позвал в эту пещеру родившийся в ней.

— Назови имя своё, дерзкий юнец, смущающий своей ременнообутой стопой покой священного места! — проскрипел дактиль.

— Зовут меня Минос, и я сын Зевса, владыки богов. Дозволь и мне узнать, как называть тебя, древний и могучий?

— В отличие от жен нашего рода, мы не таим своих прозваний. Для бессмертных и людей я — Иасий, — с достоинством ответил дактиль, недоверчиво поглядывая на меня. — Ты молод, Минос, называющий себя сыном Зевса. И ты — смертный. А чернокудрый и грозноокий Зевс, которого я воспринял на руки, едва он появился из лона матери своей, говорил: должен прийти тот, кто исторгнет власть из рук пеннокудрого быка, великого Посейдона, и благодаря кому на Крите воцарится владычество анакта богов Олимпийских. Но как может зеленый росток соперничать с могучим древом?

Он просто буравил меня взглядом, и его древние глаза напоминали бездну.

— Срок людей короток, — ответил я, без страха взирая в лицо вечности. — Ты помнишь еще Золотой век, и я кажусь тебе юнцом. Но по людским меркам я давно не юноша, а зрелый муж.

— Может статься, что твоей жизни окажется довольно, чтобы завершить начатое не тобой и не сегодня, — недоверчиво проскрипел Иасий. — Но сдается мне, что не коротковечен должен быть тот, кому удастся побороть власть потрясателя земли Посейдона и божественной змеи Бритомартис. Что же. Пойдём. Положи оружие здесь. Ему не место в святилище. И сними обувь свою, поскольку не должно ступать ногой, обутой в кожу убитых зверей в святая святых. Я дивлюсь, что ты не вспомнил об этом внизу. Тебе скорее пригодился бы теплый плащ.

Я виновато потупился. Покорно снял перевязь меча. Повесил ножны на куст. Разулся. А потом отважно доверился Иасию, поспешившему наверх.

По мере подъема почва становилась все беднее, трава реже. Мы взбирались долго, и я, торопясь за юрким провожатым, разбил ноги в кровь. Наконец, мы достигли пещеры. Дактиль повернулся ко мне и отрывисто буркнул:

— Сегодня я провожу тебя, скиптродержец Минос. Но если тебе придется вернуться сюда, то в другой раз ты пойдешь один.

И шмыгнул в провал входа. Навстречу мне пахнуло холодом и сыростью, я почувствовал мокрые, скользкие камни под ногами. Путь круто вел вниз. Иасий не стал ждать, пока мои глаза со света привыкнут к темноте. Я же, боясь потерять из вида белую шкуру на его бедрах, ничуть не сбавил хода. Он спускался легко и стремительно, прыгая по уступам с ловкостью горного козла — так быстро, что я невольно подумал, а не хочет ли злобный демон, чтобы его спутник сорвался и погиб?

Спотыкаясь и ушибаясь о камни, я едва поспевал за ним. Постепенно глаза мои привыкли к темноте, и я стал различать очертания тропы, щели и боковые ответвления в пещере. Наконец, мы оказались на самом дне, в большой зале, украшенной белыми наростами, свисавшими с потолка до пола.

— Может быть, ты и правда тот, кого мы ожидаем. Простой смертный своротил бы себе шею, — удовлетворенно подытожил дактиль. — Что же, прощай, короной увенчанный Минос, называющий себя сыном Зевса.

— И ты прощай, божественный! — склонился я, — И не гневайся на меня, что я потревожил покой твой.

Он усмехнулся и исчез в темноте пещеры.

Я, с трудом переводя дыхание, огляделся. Стены пещеры были покрыты каплями воды. В воздухе пахло сыростью и тленом. Холод, который я сперва не замечал, разгоряченный путем по жаре и стремительным спуском, начал давать о себе знать. Воистину, в безрадостном месте возрастал мой отец. С трудом верилось, что я нахожусь в святая святых Крита, ибо ни роща Бритомартис, ни храмы моего дворца на горе подле Кносса не могли сравниться по значимости с этим местом. Я благоговейно обошел пещеру, разыскивая знаки пребывания здесь своих божественных предков. Но она казалась столь дикой, будто нога бога вовек не ступала здесь. Зато следы пребывания людей — сосуды и кости многократно приносимых жертв я нашел. Равно как и кострище, слой углей в котором был столь толст и плотен, что я невольно подумал: не должен ли был и я взять с собой барана и вина для ублаготворения отца? Но он говорил мне: явись один, налегке…

Я сел на корточки, вслушиваясь в безмолвие, нарушаемое только стуком падающих со сводов капель. Безуспешно попытался согреться теплом собственного тела. Постепенно мелкая дрожь начала колотить меня. Разбитые ноги болели.

Внезапно разлившийся по пещере золотистый свет возвестил о приходе божества. Отец — в пурпурной хламиде, высокий, могучий, как молодой бык, — стоял передо мной. Юная дева в легкой одежде, подобная белому лебедю, стыдливо держась чуть поодаль, улыбалась мне. Она была так хороша собой, что красота её вызывала лишь восхищение и благоговейный трепет. И в душе моей не возникло и тени желания, пока я любовался этим нежным, как цветок яблони, лицом под ворохом золотистых кудряшек, непослушно падавших на высокий гладкий лоб. Пещера чудесно преобразилась с появлением божеств. Не вода, но яркие росписи красовались теперь на вмиг выровнявшихся стенах. Не сталактиты, но стройные белые колонны поддерживали высокие своды. Не тленом, но розовым маслом и амброзией запахло в теплом воздухе.

Я неуклюже поднялся навстречу богам, учтиво поклонился и произнес слова приветствия.

— Сын мой!!! — Зевс стремительно шагнул ко мне, лицо его сияло неподдельным счастьем. — Сын мой, любимейший из сыновей Европы! Анакт царства, величайшего и славнейшего в Ойкумене!!!

Он притянул меня к своей широкой груди, не дав склониться в почтительном приветствии, покрыл лицо и голову мою горячими поцелуями:

— Радость сердца отца своего, отважный и смелый муж, превосходящий всех смертных мужей, любимец богов олимпийских. Тот, кто воплотит мечты мои!!! Кто восславит меня на этой земле!!!