Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

— Ты прав. Ты запомнил это, мой сын?

Я согнулся в почтительном поклоне.

— Твой божественный отец умен, но не мудр, — сказала царица. — Он готовит вас к постоянному бою. Но побеждает не сильнейший телом. Чаще — сильнейший духом. Умей выжидать…

И она пошла прочь, покачивая узкими бедрами. Широкая юбка с оборками колыхалась яркой волной, и черные, посыпанные золотой пылью локоны шевелились, как змеи.

Я осторожно взял мертвого скорпиона, долго разглядывал блестящее зеленоватое тело своего учителя, и вдруг понял, что мне очень жаль эту подлую и опасную тварь. Я ощущал родство именно с этим скорпионом — не с победителем. Мне так же не хватало выдержки в стычках с братьями и приятелями, и я охотно вернул бы ему жизнь, отнятую только потому, что понадобилось дать урок мальчику по имени Минос. Что ни говори, с ним поступили несправедливо!!!

Наверное, мои мысли были слишком искренни. Мне на мгновение привиделся узор: причудливо переплетенные линии, но все они не могли скрыть от меня главную — спираль, закрученную влево. Я взглядом легко проследил её от центра. Скорпион в моей руке вдруг резко задергался и сделал попытку ужалить меня. Я вздрогнул и отшвырнул его. Тот проворно юркнул в щель.

Я растерянно поглядел ему вслед и, поняв, что сам оживил его, напугался: отец мой Зевс говорил, что умершее не должно возвращаться к жизни — таков закон. Я нарушил закон своего отца.

Я заглянул напоследок в зеркало. Как себя ни чувствуй, а подданные должны видеть перед собой вечно юного, благополучного, полного сил сына бога, которому не страшно время.

Банщику и брадобрею удалось сделать почти чудо: там, где они не смогли мягко удалить подсохшую коросту с ожогов и ранок, она была так ловко припудрена, что при неярком освещении масляных плошек не бросалась в глаза; припухшие веки и черные круги под глазами скрывали сурьма и пудра. Я с сожалением потрогал укороченные волосы. Ничего не поделаешь — солнце и горячий пепел сильно опалили их. Но брадобрей так искусно завил и уложил оставшиеся локоны, что они казались пышными и здоровыми, а густо пробившуюся за последнюю неделю седину подчеркнул серебряной пылью так, что она даже украшала меня.

Я ласково улыбнулся мастерам и, поправив ставший слишком свободным пояс, направился в Северный двор, где собрались для жертвоприношения Зевсу мои придворные. Возложив на голову дубовые венки и дав знак флейтистам играть, мы приступили к совершению гекатомбы.

Возгласив благодарности Зевсу, я собственными руками осыпал каждого быка из сотни ячменем и солью и, подойдя к самому крупному сзади, коротко и сильно ударил топором-лабрисом по темени. Мой помощник проворно ухватил его за рога, рывком запрокинул и коротким, верным ударом топора быстро рассек артерии и дыхательное горло. Кровь хлынула на плиты дворика и потекла к желобу, удалявшему её из святилища. Геракл, сыновья и вельможи усердно трудились над остальными быками. Слушая их предсмертный рёв, я все еще сокрушался при мысли, что на этом месте не стоит белоснежный гигант, посланный мне Посейдоном. Помощники уже сложили костры из сухих дубовых дров. Распластав туши на спинах, рассекали утробы, вынимали требуху, сдирали шкуры, отделяли бедра и жир, чтобы возложить на костер. Я, обильно полив неразбавленным вином дрова и мясо, принял факел и запалил костер. Ветер раздул огонь, и пламя быстро охватило сухие ветви. Запахло жареным мясом. Дым возносился прямо к небесам — Зевс благосклонно принимал мою жертву.

— Хвала тебе, отец мой Зевс, царственный тучегонитель, — воззвал я, вскинув руки к небу, — даровавший победу и избавивший царство от беды!!!

Тут же раздались звуки флейт, и я первый затянул хвалебный гимн в честь Зевса. Мужчины подхватили его.

Тем временем освежеванные туши быков унесли для приготовления пиршественного угощения. Пламя пожирало жертвенное мясо, и в воздухе отвратительно пахло горелым. Потом засуетились рабы, обнося участников жертвоприношения водой для омовения и благовониями. Залив угли вином, я направился в свои покои — немного привести себя в порядок перед пиром и собраться с мыслями перед грядущим столкновением.

Я не люблю длительного, настороженного ожидания, и если можно решить дело быстро и бесповоротно, предпочту добрую ссору худому миру. Наверное, рано или поздно я сломаю себе хребет. Но полно, почему?! Или я бросаюсь в бой вслепую? Или не знаю я своих придворных и не смогу предугадать, как они поведут себя? Я уже позаботился, чтобы убрать с пира Андрогея. Он терпеть не может свар и, бросившись разнимать нас, испортит мне все мои замыслы.

Мне всегда на пользу чужие слабости — что друзей, что врагов!

Я подошел к столику, взял медное зеркало и заглянул в него. Полированный металл отразил возбужденно поблескивающие глаза, чересчур яркий, пятнами, румянец на смуглых щеках. Ноздри предательски подрагивают. И дыхание неровное.

Нечего лгать себе: мне страшно идти на этот пир. Но никто, кроме меня, не выиграет сегодняшнего поединка.

Швырнув зеркальце на столик, я решительно покинул свои покои. И уже по пути смог унять дрожь волнения, охватывавшую все мои члены, и в пиршественную залу вступил спокойный, с беспечной улыбкой на лице.

Гости уже были в сборе. Пасифая, восседая на своем обычном месте, любезно беседовала о чем-то с Гераклом. Тот, в новой тунике из египетского льна, вымытый и умащенный, всё равно смотрелся среди невысоких, изящных критян, как глиняный пифос среди изящных каменных сосудов. Его пышные, как у Зевса, кудри, по сравнению с уложенными в прически волосами остальных мужчин, выглядели нечесаной гривой. Но держался он с немалым достоинством.

Гости почтительно поднялись мне навстречу. Я, лучезарно улыбаясь, прошел к своему столу и опустился в кресло. Подал знак, чтобы начинали разносить жареное мясо. Тотчас заиграла музыка, слуги принялись оделять пирующих угощением и наполнять кубки.

— Похоже, сегодня будет на редкость веселый пир, — любезно улыбаясь, произнесла Пасифая. — Надеюсь, ты отдохнешь, богоравный герой, и сердце твоё возвеселится.

Я окинул милостивым взглядом сидящих за столами гологрудых женщин, стройных полуобнаженных мужчин, увешанных драгоценностями. Про себя согласился: скучно не будет. Все недоброжелатели в сборе. Повернулся к своему почетному гостю, улыбнулся ему:

— Надеюсь, Геракл, ты доволен гостеприимством критян?

— Благодарю, великий царь. Твое радушие воистину достойно могущества твоего царства.

Я кивнул, подал знак виночерпию, тот немедля наполнил брату кубок и с поклоном поставил перед ним.