Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

— Так вот мое слово. Вознесем моления богам, будем просить их оставить свой гнев. Итак, пусть приготовят все для жертвоприношения.

Толпа народа хлынула с царского двора в святилище. Вскоре туда принесли ячмень, амфоры с вином, пригнали тельцов. Богобоязненный Эак, в белоснежной тунике и плаще, прошел к алтарю, степенно стал подле афинского царя и принял в руки жертвенный топор. Следом за отцом заняли свои места могучие, словно молодые тельцы, Теламон и Пелей, сыновья Эндеиды. По правую руку от Эгея стояли красавчик Кефал, сын Гермеса, и его сын Акрисий. Оба они, стройные и легкие, в пестрых охотничьих одеяниях, выглядели ровесниками. Палланта, брата Эгея, я не увидел, но двое его сыновей, Клит и Бутей, все же присутствовали при жертвоприношении. Впрочем, держались они обособленно, в окружении своих гепетов, и с афинянами почти не заговаривали. Понятно, вражда ко мне объединила недавних соперников, но не примирила. Еще четырех человек в добротных плащах и золотых венцах на волосах, стоявших подле Эгея, я не сразу вспомнил, но по тому, как они держались, понял, что это басилевсы. И далее уже догадался, что это правители Теноса, Андроса, Олеароса и Дидим.

Эгей обвел взглядом собравшихся и, убедившись, что собрались все басилевсы, поднял руку, давая знак, что настало время приступить к жертвоприношению. Заиграли флейтисты и кифареды. Кефал и Акрисий первыми затянули пеан олимпийским богам. Эгей подошел к украшенным цветами тучным быкам, беспокойно ожидавшим своей участи, уверенно взял за рога самого упитанного, подвел его к алтарю и собственноручно рассек ему лоб священным топором. Его примеру последовали и иные басилевсы и их дети. Вскоре обвитые полосками жира бычьи бедра были возложены на костры и густой дым поднялся к небу, вознося людские мольбы к Зевсу, могучему сокрушителю зла; Афине, чье покровительство возвысило этот город, а также предку афинских царей Эрихтонию.

Я внимательно следил за дымом, поднимавшимся от жертвенных костров. Сначала он столбом устремился вверх, что свидетельствовало о благосклонности призываемых богов, но едва огонь охватил мясо, земля вновь содрогнулась — так, что со стен посыпалась штукатурка, и некоторые из присутствующих, с ужасом косясь вверх, поспешили прочь из храма в страхе, что следующий удар обрушит крышу. Эгей тоже бросил быстрый, настороженный взгляд на мощные, черные от времени балки, державшие бревна потолка, но с места не сдвинулся.

— Зевс готов был принять нашу жертву, — произнес встревожено Эак. — Не его мы прогневили, но какого-то иного бога!

— Может, Посейдон Энносигей обрушился на нас? Он всегда благоволил Криту, — заметил было юный Мегарей. — Хоть и немало обид нанес ему Минос Старый!

— Тогда бы море было буйным! — справедливо заметил Теламон. — А сейчас оно спокойно, будто сон младенца!

Эгей нахмурился.

— Нет времени кичиться своим умом и гадать, что бы это значило. Каждый миг мор поражает все новых и новых людей… Пусть пошлют за Орфеей, дочерью лакедемонянина Гиакинфа, которую ясновзорный Аполлон наделил даром предвидеть будущее. Пусть жрица Орфея спросит богов о том, кто послал нам эти испытания, и чего боги желают, чтобы прекратились бедствия в городе совоокой Паллады.

Несколько человек тотчас устремились к выходу из святилища. Костры, разрушенные толчком, успели разгореться снова, когда толпа у входа зашевелилась, давая пройти молодой женщине. Эгей с плохо скрываемой радостью шагнул к ней навстречу.

— О, Орфея, почтенная дочь Гиакинфа, уроженка Лакедемона, — произнес он, почтительно протягивая к ней руки, — ты, которая может говорить с богами! Гнев Олимпийцев обрушился на Афины. Воззови к провидцу Аполлону, взором пронзающему мрак грядущего, пусть скажет он, кто из небожителей наслал на город мор и трясение земли?

— Я исполню волю твою, царь Эгей, — жрица величаво склонила голову. — Аполлон, который благоволит мне, да ответит на мой зов и назовет, кого из бессмертных должен ты умилостивить. Пусть ты и твои сподвижники поют гимны сребролукому богу и в такт ударяют копьями о щиты.

И Орфея первая начала хвалебную песнь Аполлону. Ее высокий, прозрачный голос вознесся под свод храма. Афиняне и союзники дружно подхватили пеан. Грохот ударов лощеного древа о туго натянутую кожу и листовую медь наполнил святилище.

Эгею подвели нового тельца, и он заклал его, посвятив Аполлону.

Девушка тем временем начала мерно всплескивать руками в такт мелодии, слегка кружиться. Постепенно танец ее стал быстрее, расшитое алыми нитями покрывало соскользнуло с головы, зацепившись за гребень, выдернуло его из волос и грузно рухнуло вниз. Шпильки, не выдержавшие тяжести косы, со звоном посыпались на плиты каменного пола, и густые, вьющиеся волосы рассыпались по плечам жрицы. Она нетерпеливо отбросила их назад, не прерывая танца.

Вскоре Орфея была целиком поглощена священным безумием и совершенно не обращала внимания на удушливый дым, который, по мере разгорания жертвенного костра, становился все более и более зловонным. Ее золотистые волосы рассыпались по плечам, яркие синие глаза потускнели, стали белесыми, закатились. На губах выступила пена. Лицо, и без того белое, как мраморное, что часто бывает у жителей Лакедемона, совсем побледнело. Она исступленно призывала сына Латоны. Потом вдруг ослабела, осела на землю и закашлялась. Двое мужчин, кинувшись к ней, оттащили ее в сторону от удушливого дыма, подали напиться. Орфея жадно припала к золотому килику, захлебываясь, проливая воду себе на грудь.

Эгей приблизился к ней.

— Слышала ли ты голос бога, почтенная Орфея, дочь Гиакинфа? — он с трудом сдерживал нетерпение.

— Да, могучий сын Пандиона, — еле слышно отозвалась она. — Аполлон сказал: «Минос, царь Крита, воззвал за помощью не к отцу своему, но к Аиду, анакту Эреба. И тот не остался глух к его мольбам. Ибо между Миносом Зинаидом и старшим Кронионом есть связь глубокая и куда более сильная, чем между критским царем и царем всех олимпийцев. Души умерших бесчинствуют в городе, послушные приказу Миноса».

И она уронила голову на грудь, совершенно обессиленная. Двое мужей помогли ей подняться и увели прочь.

Эгей повернулся к окружавшей его свите:

— Вы, верные мои гепеты, и вы, мудрые старцы, украшение керусии! [72] Керусия — совет старцев. Вы слышали голос богов из уст жрицы Аполлона, славной Орфеи. Нет времени на размышления. Прав был слепой старец Ксантипп. Керы бродят по городу, сея болезни и смерть. Пусть Афина дарует нам ясность мысли, и мы решим, как справиться с напастью.

Да, все же достойный царь сын Пандиона! Умеет сохранять величие и спокойствие даже перед лицом кошмара, который я обрушил на него. Но да будут боги ко мне благосклонны! Я дождусь того времени, когда он утратит самообладание.