Всеволод Соловьев - Волхвы. Дилогия

Это стремление к той жизни, для которой она не была предназначена, было в ней врождённое, инстинктивное. Но время шло, и детские мечтания исчезали, жизнь вступала в свои права. Бродить по барскому дому, отдаваться чувству тоски и зависти было теперь некогда: мать померла, отец дряхлел, все хозяйство было на её руках. На подмогу ей оказывался всего один работник, тоже старик, совсем почти глухой и плохо видевший одним глазом.

Покойная её мать была отличной хозяйкой и держала поповский домик с огородом в большой исправности, и дочка вышла хорошей хозяйкой и работницей. Время шло быстро, она уже заневестилась. Из Киева явился Николай.

Когда ей старик отец объявил, что это её жених, она ничего не возразила, вышла замуж без всяких рассуждений, без всякой борьбы с собою. Всё это было в порядке вещей, иначе и не могло с ней случиться, слава Богу, что жених-то не противен, а напротив, он даже заинтересовал её. В конце концов, как бы то ни было, он не деревенщина, рос с княжеским сыном, потом учился в Киеве, немало чего навидался, иной раз станет рассказывать — интересно выходит. Правда, есть в нём что-то странное, не такой он, как другие люди молодые, каких она встречала, а и то сказать — встречала-то она немногих, так что судить точно и не могла. Но с первых же дней своей семейной жизни она увидела, что между нею и её мужем что-то не совсем ладно: до свадьбы были чужими, а после свадьбы ещё больше чужими стали, ровно и не понимают друг друга. Что же, он так умён, а она так глупа? Ничуть себя она глупой не считает, хотя и выросла в деревне, а не такова совсем, как деревенские бабы, — и читать, и писать умеет, отец всему выучил. Книг немало прочла, да и от природы Бог разумом не обидел…

Неведомо куда привели бы теперь матушку её мысли, да думать-то оказалось некогда: проворный и ласковый человек с поклонами и поздравлениями со счастливым приездом внёс в комнату сбитень медовый в большом медном сосуде с ручкой, наподобие чайника. Он накрыл стол чистою белою скатертью, потом уставил его всяким съестным, весьма заманчивым особенно после дальней дороги и недостаточной грубой пищи.

Приезжая сразу покончила со всеми своими мыслями, со всеми волновавшими её чувствами и принялась кушать и пить с большим аппетитом, даже с наслаждением.

Во время этого её занятия снова отворилась дверь и в комнату вошёл сам отец Николай. Он, вероятно, прошёл по двору, как всегда это делал, очень быстро, во всяком случае, его прихода никто не заметил и никто не успел сообщить ему о приезде его жены. При виде её среди комнаты, за завтраком, он в первое мгновение вздрогнул. Светлое его лицо как бы омрачилось, но это только был один миг, — и снова ясное спокойствие разлилось по всем его чертам.

— Настасья Селиверстовна! Приехала! Вот нежданно-негаданно! — вскричал он, подходя к жене. — Все ли благополучно? В добром ли здравии? Ну, мать, с приездом! Облобызаемся.

Всё это он проговорил так быстро, его движения были так порывисты, что матушка едва успела проглотить положенный в рот кусок и сама не заметила, как трижды, по обычаю, облобызалась с мужем или, вернее, трижды его губы беззвучно приложились к её круглым горячим щекам.

Затем отец Николай придвинул себе стул, сел рядом с нею и глядел на неё светлым, почти радостным взглядом. Глаза его, как прозрачные голубые камни, в которых отражалось солнце, так и светились, так и искрились. Но именно это сияющее выражение его лица, именно этот поразительно ясный свет, изливавшийся из его глаз, произвели самое раздражающее действие на матушку.

То, что она подавила было в себе, о чём перестала думать в теплоте, богатстве и новизне этой обстановки, но с чем она ехала сюда и чем была полна, въезжая на княжеский двор, теперь сразу заполонило её.

— Чего ж ты ухмыляешься, поп? — вскричала она страстным голосом. — Рад, вишь, жена приехала. Лиси перед кем хочешь, обманывай кого знаешь, а меня не обманешь. Чай, у тебя кошки на сердце скребутся. Не ждал, думал: где ей, глупой бабе, не надумается. А вот и надумалась — взяла, да и тут! И никоим манером ты меня отсюда не выживешь, ты тут — и я тут, потому ты мне муж, а я тебе жена.

— Матушка, да я вовсе и не желаю выживать тебя. Бог с тобой! Здорова ты — ну, вот я и доволен, а что приехала ты, так это напрасно.

— Ну вот! Ну вот, совсем, небось, от меня хотел избавиться, ан нет, ан вот же тебе!.. Ты здесь — и я здесь! — с деревенской ухваткой, сверкнув глазами и раздувая ноздри, крикнула матушка.

Отец Николай качнул головою и чуть слышно вздохнул, а она между тем продолжала:

— А ты вот что мне скажи, поп, кто ты таков теперь стал? Как тебя величать надо? Жил ты, был знаменский поп Микола, ну а нынче-то кто же? В бояре, что ли, попал? Или архиереем при живой жене сделался? Кто ты таков? Чего ты так барствуешь, покажись-ка, покажись. Батюшки мои, ряса-то, ряса!

Она оглядывала и ощупывала его шёлковую синюю рясу, которую недавно ему подарил старый князь.

— И тебе это не совестно — в таких шелках-то? Ведь это что ж такое? Жена вон, деревенщина, в затрапезье ходит, а он, поди ты, в шелках каких!

Отец Николай тоже осматривал теперь свою рясу.

— Красива, — сказал он, — и на ощупь приятно, это мне наш болящий князь онамеднись подарил и приказал носить, так мне как же не носить-то?

— А ты бы ему, князю-то болящему, — перебила матушка, — и сказал бы: на что мне, мол, князь али там сиятельство ваше, такая ряса. Не пристало мне, деревенскому попу, в шелках ходить, а вот, коли милость ваша будет, этот самый шёлк жене бы на платье для праздника.

— Вот это точно. Не догадался, матушка, прости, не догадался, — разводя руками, сказал отец Николай. — А и то сказать, кабы и догадался, так не стал бы таких слов говорить князю — не моё это совсем дело.

Матушка махнула рукою, поднялась из-за стола и прошлась по комнате.

— Да что тут с тобой толковать, — мрачно произнесла она, — а вот ты мне скажи: домой-то, в деревню-то, ты думаешь когда быть? Али совсем здесь уж останешься? Ведь, ты подумай только, сколько времени прошло, как ты сбежал-то тогда! Тебя так многие, чай, по нашим местам в бегах и считают!

Отец Николай сидел задумавшись.

— Да ведь Семён Петрович священствует? — наконец спросил он. — Ведь прихожанам никакого от моего отсутствия нет убытка…

Матушка, очевидно, не могла равнодушно выносить ни слов его, ни его спокойного тона.

— Ну что же такое, что поп Семён! Он Знаменской церкви иерей поставленный или ты? При деле ты или без дела? Жена я тебе или нет? Вот ты мне на что, ответь? Два раза наши подводы сюда ходили, писала я тебе, что же ты мне не отвечал?

— Как, матушка, не отвечал, — изумлённо перебил её отец Николай, — оба раза я тебе ответствовал.

— Да что ты мне ответствовал-то? Жив, мол, и здоров, чего и тебе желаю, — вот и весь ответ твой был.