Марта Холл Келли - Девушки сирени

В надежде найти хоть какое-то объявление о новой постановке Пола, я внимательно изучила театральную страницу. Ничего о Шекспире, зато обнаружилось маленькое объявление о магазинчике Рины. Простенький черный квадрат в рамке из жемчужин: «Les Jolies Choses. Lingerie et sous-vêtements pour la femme de discernement». Магазин нижнего белья для искушенных женщин?

В дверях появился Рожер. Галстук скособочен, на рубашке кофейные «пятна Роршаха».

– Ки, плохие новости. Гитлер напал на Францию, Люксембург, Нидерланды и Бельгию одновременно. Только что передали. Боюсь, дальше – хуже! – выпалил он и исчез.

Я кинулась за ним. Рожер метался из угла в угол в своем кабинете.

– Рожер, господи! Ты звонил в Париж?

Вращающийся вентилятор прогнал струю воздуха сначала по одной половине комнаты, потом по второй. Кто-то привязал к нему красную ленточку, и она трепыхалась, как нацистский флаг.

– Телефоны отключены, – ответил Рожер. – Нам остается только ждать.

Никогда прежде не видела, чтобы ему было страшно.

– А как же Линия Мажино?

– Похоже, Гитлер ее обошел. Или перешагнул. Он вторгся через Бельгию.

– И что будет делать Рузвельт?

– Вероятнее всего – ничего. У президента нет выбора. Он будет вынужден признать любое правительство, которое представит ему Франция.

Пиа с наушниками на шее подошла к двери в кабинет Рожера.

– Я пыталась дозвониться отцу в Париж, но не смогла пробиться. Мне надо домой.

– Пиа, сейчас ты никуда не можешь поехать, – возразил Рожер.

– Я не могу здесь оставаться.

– Не глупи, сейчас нельзя просто взять и уехать, – вмешалась я.

Пиа стояла, безвольно опустив руки, и вдруг разрыдалась.

Я обняла ее за плечи:

– Дорогая, все будет хорошо.

К моему немалому удивлению, Пиа обняла меня в ответ.

Четырнадцатого июня немцы заняли Париж, и спустя восемь дней Франция капитулировала.

Мы с Пиа стояли в кабинете Рожера и слушали радиорепортаж о том, как нацисты маршируют под Триумфальной аркой. Франция была разделена на две зоны: северная, оккупированная солдатами вермахта, и так называемая свободная зона на юге. Маршал Филипп возглавил новую Французскую республику, или «режим Виши», в южной зоне, которую большинство считало марионеточным государством нацистов.

– Что теперь будет с нашим офисом? – спросила Пиа.

– Не знаю, – ответил Рожер. – Остается запастись терпением и делать для наших людей здесь, в Америке, все, что в наших в силах. Связи у нас нет.

– А британцы могут помочь?

– Уже помогают, – отрезал Рожер. – Только что передали – немецкие бомбардировщики усилили активность над Ла-Маншем.

Нам повезло, что Рожер поддерживал хорошие отношения с нашими соседями по Рокфеллер-центру в Интернешнл-билдинг и Бритиш-билдинг, или, как их называла Пиа, с «британскими друзьями-шпионами». А те, в свою очередь, щедро делились с ним секретными сведениями.

Прошел звонок по персональной линии Рожера. Пиа сняла трубку:

– Кабинет Рожера Фортье. О да. Она здесь. Оставайтесь на связи.

Пиа протянула мне трубку:

– Это Пол.

– Как ему это удалось? – удивился Рожер.

Я схватила трубку:

– Пол?

У меня перехватило дыхание.

– У меня всего минута, – сказал он.

Голос его звучал так отчетливо, словно он говорил из соседней комнаты. Я заткнула пальцем свободное ухо.

Неужели действительно он?

– Кэролайн, как же приятно слышать твой голос.

– Пол, господи! Мы только что узнали. Как тебе удалось дозвониться?!

– Мой друг в посольстве посодействовал. Ты не представляешь, что тут творится. Гитлер будет здесь, это вопрос времени.

– Я могу попросить Рожера поторопиться с визами.

– Даже не знаю. Тут скоро все накроется.

– Что еще я могу для тебя сделать?

– Мне надо спешить. Я просто хотел, чтобы ты… – В трубке что-то защелкало. – Кэролайн? Ты меня слышишь?

– Слышу, Пол.

– Кэролайн?

– Пол, не бросай меня!

Связь прервалась.

Я секунду послушала зуммер и положила трубку. Мы ждали, когда снова зазвонит телефон. Рожер и Пиа стояли руки по швам и не сводили с меня глаз. Я хорошо помнила такие взгляды. Жалость. Как в тот день, когда умер папа.

– Если он еще дозвонится, сразу переключу на тебя, – пообещала Пиа.

Пока я шла обратно к себе, меня преследовало жуткое чувство, что это был последний раз, когда я разговаривала с Полом.

Я не успела ответить Зузанне, дверь ударом ноги сорвали с петель, и три чернорубашечника перешагнули через нее и ворвались в будку. Один рывком поднял Петрика с пола, другие за руки вытащили меня наружу. Монеты из кассы разлетелись по всей будке.

– Мы просто заглянули на минутку, – пытался объяснить эсэсовцам Петрик. – Она моя девушка. Вы что-то перепутали!

Его девушка?

Эсэсовцы молча потащили нас за собой. Я высматривала в толпе маму.

Где же она?

– Пожалуйста, отпустите, у меня есть деньги, – просил Петрик.

Эсэсовец ударил его дубинкой по скуле. Петрика! По его прекрасному лицу!

Эсэсовцы волокли нас вдоль очереди, люди глазели на эту картину и перешептывались. Я оглянулась и увидела эсэсовца, который следил за мной до кинотеатра. Он вел Зузанну и Луизу.

Мама прорвалась сквозь толпу и побежала за нами. Ее лицо испугало меня даже больше, чем все происходящее. Я лишь один раз в жизни видела такой обезумевший взгляд – трамвай сбил лошадь, и она умирала прямо на улице. Мама прижимала к груди пакет с моим бутербродом.

– Мама, иди домой! – крикнула я.

– Прошу вас, вы взяли не тех людей, – умоляла мама эсэсовцев.

– Преступники, – констатировала одна женщина в очереди.

– Они ничего не сделали! – возразила мама толпе, и глаза у нее были как у той лошади. – Это моя дочь. Я работаю медсестрой в больнице.

Мама попыталась еще что-то объяснить, а потом побежала за нами и на бегу умоляла эсэсовцев отпустить нас.

Им это надоело, и один из них сказал:

– Если ей так хочется, пойдет с нами.

Он схватил маму за руку, отобрал у нее бутерброд и кинул его какой-то немке в очереди.

– А кто же будет продавать нам билеты? – спросила еще одна фройляйн.

– Зачем вам билеты? Идите в зал, сегодня сеанс бесплатный, – ответил ей эсэсовец.

Немцы в очереди неуверенно топтались на месте, эсэсовцы потащили нас дальше, а в вечернем воздухе трубы грянули «Хорста Весселя».

В Люблинском замке нацисты разделили женщин и мужчин, а на следующий день отвезли нас в грузовиках на станцию. Многие арестанты совали конвоирам письма и деньги. Мама тоже сунула одному письмо.

– Прошу вас, я немка. Вы можете передать это обершарфюреру Леннарту Флейшеру?

Она дала конвоиру какие-то деньги, а тот, не глядя, сунул их и письмо в карман. У конвоиров не было времени на такие мелочи, они просто гнали нас вперед.