Лев Жданов - По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

«Господи! Да сам-то он человек ли простой, каким кажется?! Не лукавый ли, на себя личину людскую принявший, вот, как в ево сказке сказано?..»

И, смущённая, незаметно выкралась из покоя, тем более что ей тоже надо было приглядеть за людьми, которые там, в большой горнице, накрывали стол для ужина.

— Особого ничего! — по-французски сказал Келецкому Гагарин, закончив чтение. — Денег надо... Мир с турками стоил много уже, и ещё вдвое-дать придётся... А тут сынка женить надо было... Недавно и свадьба пировалась, в Торгау. У тестя венчали Алексея с Шарлоттой, принцессой Вольфенбютельской — уродиной, с немкой кривобокой, рябою. Сам, пожалуй, не знает, зачем эта невестка ему понадобилась! За год вперёд я ему все четыреста тысяч почти отсыпал. А теперь ещё теребит! Не дал мне даже и оглядеться на новом месте!.. Я должен здесь у людей требовать, не зная, могут ли они дать! И на меня покоры падут... Не рад я уж, что и взял это место!

Так ворчал Гагарин.

Келецкий выслушал молча, потом, словно нечаянно вспомнил, спросил:

— А... что это за озеро... золотое... о котором ваше сиятельство вот этому человеку сказать изволили, когда он уйти хотел?.. Не имеет ли он связи с тем золотым песком, какой доставили вашему сиятельству здешние купцы с другими дарами, объясняя, что монгольские торговцы привозят его сюда и бухарские купцы и отдают, как плату, за ваши меха за сибирские?.. Этот песок они называли тоже озёрным золотом и речным. Недурно бы узнать, где эти реки с озёрами, и порыться в них.

— Сам знаю, что недурно. Вот и потолкую сейчас с этим балагуром. Он мудреный, хотя и выглядит простым слугой. Послушай, присмотрись. Мне хочется знать, что ты о нём мне скажешь.

И снова к Задору обратился Гагарин:

— Ну, детинушка, теперь твоя речь. Удачливый ты, скажу тебе. Про золото помянул, а тут царь из чужих краёв мне пишет, ему очень деньги нужны... И у нас их пока немного... Может, дашь нить, доберёмся до клубочка. Царя порадуем, он нас пожалует, и твоя тут доля будет... Говори... как называл ты озеро золотое-то?..

— Кху-Кху-Нор, князь воевода. Так ево звать...

— Слыхал и я что-то, как в Нерчинске сиживал. Да далеко то было. А где оно, знаешь ли?.. Повести людей туды можешь ли?..

— Куды путь держать — слыхал, знаю. Сам вести не беруся. А людей найти можно.

— Ну-ну, говори, что да как?..

— Пришлося мне, милостивец, по степям тута по окружным поколесить. Живал я и с мунгалами, и с каменными казаками, как их у нас прозывают... Ихней речи и по-навык. И от ихних слуг от пленных, от баранты, как зовётся по-тамошнему, услыхал я, што есть земля заповедная... Про тое землю иноверным и говорить не смеют бусурмане, чтобы не ведали чужие народы. И первый край такой — круг озера горного, што за Богдольским хребтом высоким лежит, среди степи безводной, Шаминской. И надо всё вверх по Тоболу плыть, до Зайсан-озера, и дале, пока река поведёт. А как река у источника кончится, горы переваливши, надоть степью день пятнадцать алибо и все двадцать идти... Тут и придёшь к Кху-Кху-Нору... И речки при ём, и берег евонный — сплошь золотым песком усеяны. Только отмывай да в мешки складывай... Так люди мне сказывали... И на наше, на сибирское, либо на хинское золото тот песок не походит. Светлее он зраком...

— И... много его там?..

— И-и!.. Берут уже века ево там, а всё не выберут!.. Да это што! Подалей — ошшо есть побогаче размывы...

— Ещё? — сразу отозвались оба, и Гагарин и Келецкий.

— Ошшо! Ежели от Кху-Кху-Нора на заход солнца поворотить, тут буде другое озеро великое, Лоб-Нор. А от того Лоб-Нору две недели ходу скорого до гор высоченных, Болордайских... Кажись, так их называли мне... Тут третье озеро, Иркеть, и город такой же, Иркеть-городок при озере... А из тово озера великая река Амун-Дарья выходит. Раней она в наше море, в Хвалынское лилася. А мунгалы да бухары взяли и переняли воду, пустили реку тое в своё море, в Мёртвое, алибо иначе в Аральское... Оттого степь стала, где раней было место Божие, не хуже, чем и рай земной, первым людям от Бога уготованный...

— Как ты это знаешь всё, парень?

— Люди ложь, и я — тож... За што купил, за то и продал... А про золото — верно знаю... Весною, как та Амун-Дарья из берегов выливается, широко разбегается, бухары и всякие иные люди тамошние воду ловят, коврами, сукнами её перенимают с илом и песком, мутную, тяжкую... А среди той мути — и песок золотой наваливается, горит на солнышке, ровно снег под лучами вешними... А как вода спадёт, по берегам роются, со дна песок да ил добывают, промывают, золото берут... Богатая река... И озеро всё златородное. Песок по берегам ево чуть не наполовину золотой. Оттого так богато и люди в тех краях живут, ни сеять, ни жать им ненадобно. Есть на што и хлеба купить, и людей кабалить! Нечистый недаром кровь свою пролил на землю, чтобы золото зародить!..

Умолк. И оба слушателя его молчат. Сказочные картины зареяли перед ними в воображении, особенно у алчного Гагарина...

— Добро... Разведаем понемногу... Благодарствую, Сысоюшко, што поделился со мною своими сказками и былями... Уж ты, гляди, и не оставляй меня... Что тебе тута, на слободе торчать? И то мне дивно! Ко мне в дворню не хочешь ли, а?..

— Челом бью твоей милости!.. Не ждал, не чаял такова... Да, слышь, государь ты мой, благодетель: толку тебе мало от меня, в дворне коли я буду. Так, на воле, я и на промысла пойду, и по людям потолкаюсь... И, глядишь, тобе же што ни есть занятное принесу да вызнаю... А во дворе сидючи в твоём, где и так челяди немало, чем тебе угожу?.. Не взыщи, што неладно, может, молвил... Там, как твоя воля.

— Вижу, понимаю — вольный ты сокол... Ну, добро и так... Летай, где хочешь! Меня не забывай... И я не забуду тебя... Авось и приладимся один к другому, а?.. А ты куда ходила, красавица? — обратился он к вернувшейся Агаше. — Что гостей кинула?

— Милости просим, князь-воевода! Столы готовы. Вечерять не изволишь ли?..

— A-а!.. Ладно. Поесть и то надо... А то на ночь и сна не будет, коли не поешь. Идём, идём...

Не узнать теперь просторную, но простую горницу в доме попа Семёна. На другой же день, следом за князем, чуть не целый обоз явился в слободу Салдинскую. Посуду привезли, бельё тонкое столовое и постельное, ковры, бочонки вин и квасу, любимого князем.

Стены бревенчатые и не видны сейчас под коврами. Скамьи, как в царских теремах, сукном устланы, на полу — ковры. Стол покрыт камчатной скатертью, тканной лучшими мастерицами в Голландии, с вензелями князя. Для него самого — обычный, золотой прибор, тарелки, кубки, ножи с вилками поставлены и положены, а для попа с дочкой и для Келецкого с Трубниковым — попроще, серебряное всё, чеканное, тонкой работы приготовлено.

Людская изба в поварню обращена, челядь поповская разбрелась куда попало. И целый ад на этой поварне. Повар князя с поварятами там чуть не с рассвету до поздней ночи что-то стряпают, варят, жарят, как будто надо не пятерых людей прокормить, а целую роту голодных ратников... Широко все привыкли делать вельможи в эту пору, для них благодатную, когда со всей земли что есть лучшего, чуть не даром доставалось им, владыкам над тысячами и десятками тысяч покорных, безответных рабов...