Лев Жданов - По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

— Што ты, князенька! — с неподдельным ужасом вырвалось у Агаши. — Штобы я, отца покинувши, как девка гулящая в чужом дому?! Да и батюшка убьёт меня скорее... Тут у нас... уж ничего не поделаешь!.. Вышел грех, да в своих стенах!.. А тамо?! Я захирею от стыдобушки. Нет, и не говори тово!..

— Мда... ты права. Туда тебе не за чем... У отца оставайся! — в раздумье согласился Гагарин. — А я частенько наезжать-гостить стану. Не далече оно... Увидишь, как я беречь да холить буду тебя, касаточка.

И разнеженный, растроганный искрой неподдельного чувства, которое прозвучало в голосе Агаши, он осыпал её без конца ласками, где нежность отца смешалась с запоздалым пылом немолодого любовника...

Только на пятый день, под вечер, возок Гагарина подан был к крылечку поповского домика и князь решился проститься с Салдинской слободою, с отцом Семёном и его красавицей дочкой. Да и то против воли уезжал губернатор, которого срочные дела призывали в Тобольск. Надо было написать и послать поскорее ответ Петру, который не любит ни малейших проволочек, особенно если лично запросил о чём-нибудь. Затем огромные транспорты ясаку, то есть пушной казны, шкурок звериных, которыми уплачивали свой оброк покорённые племена, готовы были к отправке, как и тюки драгоценного корня женьшеня, маральих рогов, чаю, пряностей, и, наконец, караван «золотого песку», собранного за целый год, добытого из недр земных и полученного в обмен на товары, отпущенные из царских амбаров. Всё это надо было отправить через Верхотурье на Москву, в Сибирский приказ, где двоюродный брат Матвея Петровича, Василий Иванович Гагарин, всё примет, часть запишет в счёт откупной суммы этого года, часть — зачтёт на будущий год в уплату, а многое и просто должен пустить в продажу, послать на рынки Гамбурга и другие. Вырученные деньги затем хранились на личном счету губернатора и откупщика Сибири, пока тот не пришлёт распоряжения, что делать с этими крупными, особенно по тому времени, суммами денег.

Больше недели отняли эти неотложные дела. Тут же обсудил губернатор все подробности снаряжения небольшого отряда с Трубниковым во главе, с таким расчётом, чтобы ранней весной можно было пуститься в путь, к середине лета добраться к заветному Кху-Кху-Нору, к Золотому озеру, разведать дело хорошенько и по быстрому Иртышу, плывя уже по течению его, а не против, как придётся весною, поспеть обратно в Тобольск до первых заморозков, пока не затянет льдом реку.

До будущей осени Гагарин решил только в общих чертах сообщить Петру о задуманной разведке и о надеждах, какие сам князь на неё возлагал.

Кроме того, ещё одно важное дело, задуманное Гагариным по пути в Сибирь, подсказанное ему и собственным опытом, и незаметными внушениями Келецкого, требовало много внимания и работы со стороны самого князя и тех четырёх-пяти человек, которые являлись его ближайшими сотрудниками по управлению огромной страной, хотя и малолюдной, но пространством во много раз превосходящей Россию, лежащую по ту сторону Рифейского хребта, как звались ещё горы Урала.

С собою привёз Гагарин целые сундуки указов и наказов, отписок и записей, касающихся управления Сибирью, данных прежними губернаторами, исходивших и от него самого, как от главного судьи Сибирского приказа, то есть фактического наместника, хотя и проживающего на Москве, далеко от края, вверенного ему царём.

Здесь, в Тобольске, тоже были перерыты все архивы, разворачивались старые свёртки бумаг, целые «столицы», составленные из подклеенных один к другому листов, часто доходящие до сотни аршин длины при необъятной толщине. Сырость, крысы, плесень портили эти свитки, многие бумаги были наполовину уничтожены, изгрызаны, чернила совершенно выцвели... И потому недавно даже последовал приказ: «Не писать приказов и ведомостей на «столпчиках», не склеивать их потом в гигантские «столпцы», а вести всё делопроизводство, вписывая его в тетради или употребляя отдельные листы бумаги, которые потом могли быть сшиты в тетради же». Этим предполагалось сохранить архивы в исправности и ввести больше порядка в запутанное делопроизводство, отчего особенно страдала Сибирь.

Гагарин из всего огромного материала приказал выбрать наиболее важные приказы и наказы, данные до этого времени различным сибирским воеводам по городам. Якову Аггеевичу Елчину поручено было ознакомиться с этими указами и с основными законами, касающимися Сибири и её управления. Затем с открытым листом, дающим ему самые широкие полномочия, должен он был объехать не только главные города края, но и самые отдалённые закоулки, острожки и городки, куда обычно осенью съезжались оброчные инородцы с ясаком.

Всюду Елчину предстояло производить поверку дел, выяснить, исполнялись ли приказы, данные в разное время, не творилось ли каких беззаконий воеводами-комендантами, приказчиками городовыми, целовальниками, старостами — словом, тою бесчисленной армией военных и гражданских представителей власти, которые на деле правили и владели Сибирью от имени царя и «по указу ево царского величества», как писалось везде на бумаге с «орлами» и без «орлов», не гербовой...

Это была показная сторона ревизии. Конечно, заранее можно было сказать, что не найдётся такого города, где не накопился бы ряд самых вопиющих нарушений закона, явных небрежений к приказам, идущим от центральной власти. Понимал это хорошо и Елчин. Беседуя с глазу на глаз с Гагариным, он прямо сказал ему:

— Ваше превосходительство, сиятельный князь! Отсюда глядя, поведать можно наперёд: ни единого праведника, но тысячи грешных, великих и малых сыщу! Что же мне делать с ими? По закону ли творя, в кандалы и в темницу ввергать таковых?.. Вам ли доносить, ожидая резолюции?.. Либо иначе как?! Сдаётся мне, это есть труднейшая и главнейшая часть дела, на меня ныне доверием вашего превосходительства, государь мой, возлагаемого.

— Истинно так. Умно сказано! Тоже не зря же выбрал и посылаю я тебя, Аггеич... Первее, чем прямой ответ на твой спрос дать, послушай басенку, какую мой Зигмунд мне изложил, когда я с им толковал про дела сибирские, про богатства здешние, про то, как трудно всё собрать, что должно бы в казну попасть, да пропадает по дороге... И неведомо — как и где?

— Занятно послушать! Сказывать прошу, ваше сиятельство. Охоч я сам до побасёнок. Што тебе полячок твой поведал?..

— Простую вещь самую. Будто приключилось так, что царь всей звериной породы, лев, занемог. И лекаря сказали, надо-де пользовать царя мёдом самым свежим. Брюхо, перси ему мазать и в нутро давать, сколько надобно. Вот и клич по лесам был кликнут: «Должны-де пчёлы все борти свои раскрыть, льву мёд нести!» Волей-неволей послушали пчёлки... Раскрыли соты. А со всех сторон и набежало зверье лесное, жадное, горластое. Впереди всех — медведи, на мёд больно лакомые.