Лев Жданов - По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

— Детоубийца...

И снова повалился навзничь, тяжело, порывисто дыша...

И отец сжалился наконец над сыном, решил сократить его долгое, мучительное умирание, прервал тяжёлые муки, которые могли затянуться на недели, на месяцы...

Привести в исполнение приговор теперь — это значило облегчить агонию осуждённому... И Пётр шепнул несколько слов маршалу Адаму Вейде.

Тот отшатнулся сразу, но, сделав усилие, даже стиснув зубы и сжав кулаки, овладел собою, вышел... А через четверть часа из соседней крепостной аптеки принёс небольшую серебряную чарку с последним лекарством для истерзанного телом и душою царевича.

Бескровная казнь совершилась... Смерть Сократа, добровольная и потому прекрасная, насильственно постигла Алексея...

Твёрдою рукою ему влит был в рот его последний кубок... После этого все быстро ушли, кроме караульного офицера и двух врачей...

В седьмом часу вечера, после сильнейших мучений и судорог, Алексея не стало...

На другой день его тело, анатомированное сначала, в простом гробу из тюремной кельи было вынесено в дом губернатора... Там под глазетовым покровом стоял простой, дощатый гроб в ожидании последних обрядов...

Горели свечи... Монах читал печальные псалмы...

А в раскрытое окно веял летний, нежный ветерок... Пальба, звуки музыки доносились от нового Почтового двора, где царь, с царицей, со всеми вельможами весело, шумно справлял годовщину полтавской славной победы и вино лилось ручьями... Сверкали потешные огни, снова и снова гремели залпы... Грохотали орудия салютами с верков крепости...

Но ничего не слышал больше царевич Алексей. Он наконец, как сам того желал, обрёл покой.

В глубокой тайне свершилось это мрачное дело, гибель сына, казнённого руками родного отца.

Молчат участники казни не только из страха перед Петром, но не желая также подвергнуться всеобщему презрению людскому и вселить окружающим ужас...

Объявлено простому народу и министрам иностранным, то есть послам, что от апоплексии умер царевич, напуганный смертным приговором, прочтённым ему накануне...

Ни о пытках, ни о последнем допросе в утро смерти, ни о самых подробностях её — ни звука!.. Но стены заговорили, когда люди не посмели...

Самые неясные, противоречивые толки пошли в народе, здесь, в Петербурге, в Москве, повсюду. И как ни различны эти толки, но в них одна правда повторяется на разные лады: пытали, почти до смерти замучили Алексея, а потом рука отца покончила с его страданиями.

Иностранные резиденты, обычно посылающие самые подробные доклады своим государям обо всём, что они видят и слышат, сперва ограничились, конечно, передачей официального извещения о смерти Алексея. Но немедленно же пошли дополнительные рапорты, писанные шифром, где каждый передавал то, что ему удалось вызнать у близких к делу лиц, что он считал за самое верное.

И по рукам стали ходить какие-то списки с описанием «злого деяния в Трубецком раскате, убиения царевича Алексия, от руки родителя приявшего мученическую кончину». Только различные причины смерти описывались в них. По одним — Пётр собственноручно обезглавил сына, по другим — ему были вскрыты жилы. Говорилось и об яде, и об удушении подушками...

Письма резидентов, перехваченные на почте «чёрным кабинетом» Петра, доставили много неприятных минут их авторам, особенно голландскому министру де Би и австрийскому посланнику Плейеру. А своих «подыскателей» просто выслеживали, колесовали, рвали ноздри и ссылали в Сибирь, изрядно наказав плетьми...

И всё же не унимались люди, особенно раскольники, как стали теперь звать людей, придерживающихся старого толка...

Но, наконец, время взяло своё... Толки стали смолкать... Кончилась шведская, долголетняя война... Всё царство обрадовалось этой счастливой минуте... В Парадизе стены дрожали от салютов пушечных, от грохота потешных огней и весёлых, пьяных кликов... Никого не тревожила больше бледная тень несчастного царевича...

А он сам, вернее, его тело, тихо истлевало там, в земле, в склепах крепостного собора Троицкого, где положили его рядом с телом его жёны, тоже несчастной принцессы, Шарлотты-Софии.

Прошло семь месяцев со дня казни Алексея.

Гагарин, первый из его судей-обвинителей, сам теперь под судом.

29 января 1719 года он давал Сенату первое своё объяснение по пунктам обвинения, предъявленного ему, как губернатору Сибири, по нерадению которого неудача постигла поход Бухгольца за песочным золотом, поход, стоивший так много денег и человеческих жизней... Помимо того был предъявлен ещё бесконечный список его провинностей, больших и мелких грехов и преступлений, начертанных на нескольких листах...

Был вызван фискал Нестеров, его главный обвинитель, и Бухгольц выступил со своими разоблачениями, и многие другие, знакомые с делами Сибири, как тот же бывший её губернатор князь Черкасский, которого сменил Гагарин семь лет назад.

Кроме того, послан был гвардии майор Лихарёв в Тобольск, чтобы ещё подробней разыскать все улики, вызнать преступления Гагарина и обиды, нанесённые им кому-нибудь...

Этот ревизор приказал с барабанным боем объявлять по городам, что «бывший губернатор князь Гагарин — вор, весьма худой и недобрый человек. И все, кто знает его злые дела и казнокрадство, должны о том доносить без страха и стеснения».

Обвинители, конечно, явились со всех концов, жалоб справедливых и вздорных посыпалось без числа...

Все собрал Лихарёв и представил Петру; а тот весь тяжкий этот груз швырнул в лицо, обрушил на голову Гагарину, ставшему ненавистным для него со времени суда над Алексеем...

Допросы шли без конца, все два с половиной года, которые провёл в своей тюремной келье Гагарин, в той самой, где он был у заточенного Алексея, где видел допросы и пытку царевича.

Теперь его самого пытают, и «часто, жестоко», как отмечает летопись тюремная...

Исхудал, осунулся князь-губернатор, наместник и царь Сибири... Но упорно защищается против всех обвинений. Он знает, что в главном преступлении явных улик нет против него, а то, что открыто бумагами и несомненными показаниями свидетелей, слишком незначительно, чтобы привести за собою смертную казнь... И бодрится кряжистый князь.

Лишь бы оставлена была жизнь! Всё он готов отдать за эту жизнь; что ни собрано в его дворцах здесь и в Москве, и в губернаторском тобольском доме... То, что припрятано в Салде, даст ему возможность, уйдя за границу, по-царски кончить дни!.. А земли, дома перейдут пускай теперь же сыну и дочери...

И, рассчитывая на такой исход, посылает тайных пособников Гагарин ко всем, кто ещё имеет влияние и силу при Петре... Но нет почти таких людей.