Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

Он сделал шаг вперёд, но отец Филарет крикнул ещё громче, ещё повелительнее:

— Берегитесь, майор, повторяю вам, не поднимайте руки на служителя Церкви; карающее Небо поразит преступника, оскорбляющего священника. Сюда, ко мне, Григорий! Твоё место здесь, подле меня, мы оба обязаны защищать права Церкви, и Бог защитит Своих священнослужителей.

Солдаты дрожали, казалось, что монашеская ряса наводила на них больше страха, чем неприятельские батареи; даже Потёмкин в нерешительности потупился, привычное монашеское повиновение невольно заставило и его подчиниться.

Тут Надежда, став между Потёмкиным и своим отцом, воскликнула:

— Ваня, послушайся меня, вернись к нам; у нас ты в безопасности, я оберегаю тебя, и ангелы небесные охраняют твою жизнь. Ведь ты не знаешь тех, которые увозят тебя; ты не знаешь, быть может, они заточат тебя в ещё худшую темницу или убьют?

Она протянула руки к Иоанну Антоновичу и сделала ещё шаг вперёд.

— Надежда, — воскликнул он в глубоком волнении, — Боже мой, ты зовёшь меня назад? Ты говоришь, что здесь моя жизнь в опасности? Да, возможно. Ты не можешь говорить неправду, но как такое может быть, чтобы священник предал меня?

Он сделал движение к Надежде, но отец Филарет схватил юношу за руку и сильным движением рванул назад.

— Иван, — сказал он, еле сдерживая себя, — неужели ты, руководствуясь словами этой девочки, откажешься от удела, предназначенного тебе Самим Богом, и забудешь, какая кровь течёт в твоих жилах? Церковь проклянёт тебя, если ты сделаешь это, а императрица поверит тому, что говорят про тебя, будто ты недостоин носить корону, и тебе придётся окончить свою жизнь в позорном заточении.

Глаза Иоанна Антоновича гордо блеснули, и грудь вздымалась, тяжело дыша.

— Надежда, — сказал он, — ты не понимаешь того, что говоришь, ты не знаешь, кто я. Отойди! Со временем я разыщу тебя и возьму к себе, теперь же не удерживай меня, позволь мне защищать мою жизнь, а если я паду, то помолись за того, кто был достоин большего, чем участь жалкого узника.

— Сюда, ко мне, Григорий! — воскликнул отец Филарет. — Посмотрим, осмелятся ли они коснуться священной рясы служителя Бога?

Потёмкин стоял, скрестив руки на груди; он медленно поднял взгляд на монаха и сказал холодно и гордо:

— Моё место там, где я вижу царский мундир, ему принадлежит сила и право в России, а кто восстаёт против него, тот — государственный изменник.

— Горе тебе, вероотступник, ты не уйдёшь от возмездия, — воскликнул отец Филарет, взмахнув в воздухе блестящим клинком кинжала. — Ко мне, Иван! Посмотрим, кто первый решится поднять оружие против священника!

— К чему слова? — крикнул Варягин. — Вперёд, хватайте беглецов! — скомандовал он, обращаясь к солдатам.

Надежда с мольбою простёрла руки к солдатам.

— Божье проклятие падёт на голову того, кто поднимет руку на меня! — раздавался громовой голос отца Филарета.

Солдаты не шевелились, старик Полозков смотрел в упор на Иоанна Антоновича, бледного, со сверкающими глазами, стоявшего рядом с монахом.

— Вперёд! — скомандовал Варягин ещё раз.

Ни один человек не двинулся с места.

Торжество и гордость озарили лицо монаха.

— Не дерзайте поднять оружие против служителя Бога, — воскликнул он, — не задерживайте нас на нашем пути; узник, которого вы до сих пор охраняли, принадлежит мне, принадлежит Небу; императрица строго покарает каждого, кто причинит ему зло.

— Вперёд! — крикнул Варягин громовым голосом.

Но солдаты не двигались и нерешительно поглядывали на старика Полозкова. Последний опустил приклад на землю и, проводя рукой по бороде, сказал глухим голосом:

— Нет... в нём кровь великого государя Петра, и я скорее пожертвую остатком своей жизни, нежели прикоснусь к нему.

— Вперёд! — крикнул Потёмкин. — Как вы смеете ослушиваться своего начальника?

Но солдаты последовали примеру старого ветерана и, как по команде, опустили на землю приклады ружей.

Отчаянная решимость блеснула в глазах Варягина.

— В таком случае я один буду верен своему долгу! — крикнул он. — Узник принадлежит мне и будет моим живой или мёртвый.

Ещё момент — и он выхватил из-за пояса пистолет и поднял его на Иоанна Антоновича. Раздался выстрел, но юноша остался невредим; как бы ошеломлённый внезапным нападением, он только в ужасе озирался.

Отец Филарет бросился на майора, но тот вторично поднял пистолет, и раздался второй выстрел, раньше, чем монах подоспел к майору.

Но и Надежда, увидав, что отец целится в Иоанна Антоновича, громко вскрикнула, бросилась к юноше и, как ангел-хранитель, встала пред ним, стараясь своею грудью защитить от гибели.

Смертельная пуля, предназначенная узнику, досталась ей. Она слабо вскрикнула и упала на землю; кровавая струя окрасила её одежду и сверкающий белизною снег.

— Надежда! Моя Надежда! — воскликнул Иоанн Антонович, склоняясь к ней и прижимая руки к её груди, как бы пытаясь остановить струившуюся кровь.

Варягин стоял как изваяние; оружие выпало у него из рук, и слышался только хриплый, отчаянный вопль...

Отец Филарет мрачно посмотрел на лежавшую на земле девушку, простёр руку к солдатам и воскликнул зычно и убеждённо:

— Кара небесная уже постигла злодея более ужасно, чем то во власти человеческой. Оружие, которое было направлено человеком на священнослужителя, поразило его собственное дитя; вы видите, что Господь всемогущ и вездесущ... Трепещите; на ваши главы падёт такое же наказание.

Солдаты перекрестились.

— Надежда, Надежда, очнись! — кричал Иоанн Антонович. — Я возвращусь с тобою и никогда не покину тебя... Очнись, открой глаза!..

Действительно, девушка открыла глаза, как будто зов её друга остановил её угасающую жизнь.

— Вернись, Ваня, вернись, — прошептала она, — Господь не хочет, чтобы насильственным образом человек изменял предназначенные ему пути. Против воли Божией ни одна власть земная не в состоянии освободить тебя. Вернись, Ваня, вернись, но не ко мне, потому что я ухожу и буду пред престолом Божьим молиться за тебя. Я уже вижу ангелов, которые спускаются сюда, чтобы повести мою душу к небесам, — произнесла она, с неземным восторгом глядя на небо. — О, чем я заслужила столько счастья? Сколько блаженства! Я буду молиться за тебя, Ваня... А где же мой отец? — спросила она юношу, с громким рыданьем склонившего голову на её окровавленную грудь. — Отец, где ты? — повторила она ещё раз.

Майор Варягин подошёл молча, с окаменевшим лицом, не произнося ни слова, не проронив ни единой слезы.

— Прощай, отец! — сказала она. — Не плачь, не тоскуй по мне, это не твоя рука убила меня, а Сам Господь соизволил взять меня к Себе раньше, чем моя душа была бы запятнана грехом. Дай мне руку!