Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

Майор преклонил колени.

Надежда медленно, с усилием поднесла его руку к своим губам и прошептала:

— Будь добр к Ване!.. Это завет твоей дочери. Мой дух будет витать над ним, и я буду чувствовать всё зло, какое будет причинено ему. Прощайте, я ухожу; вот ангел сияющий, смотрите!.. — тихо прошептала она, причём её глаза закрылись, а голова откинулась. — Вот он берёт меня на руки, я слышу шелест его крыльев, земля исчезает, я уже не вижу вас, прощайте!..

Ещё последний вздох, в последний раз лёгкий трепет пробежал по телу девушки, и голова её упала на снег.

— Надежда, — крикнул Иоанн Антонович душераздирающим голосом, — останься со мною, я держу тебя, Надежда, я не пущу...

Он крепко охватил руками тело девушки, между тем как майор всё ещё держал её руку, стоя на коленях неподвижно, так же окаменев.

— Не греши, мой сын, — сказал отец Филарет, — Господь взял это дитя, как жертву возмездия за грехи её отца. Она же невиновна и будет в лоне вечного блаженства.

— Да! Да! — воскликнул Иоанн Антонович, безумно, лихорадочно глядя в лицо покойницы. — Она сказала, что идёт к Богу, что будет являться мне и утешать меня, будет молиться за меня, чтобы святые угодники принесли мне свободу и избавление.

Его возбуждённый взор был прикован к лицу умершей, которая, казалось, уснула тихим, безмятежным сном.

Варягин поднялся; на его лице выражалась железная непоколебимость.

— Солдат должен пожертвовать всем ради своего долга и своей чести, — сказал он, — я пожертвовал своим ребёнком, составлявшим моё единственное счастье на земле, и буду продолжать исполнять свой долг. Берите узника, — приказал он солдатам, — мы должны отвезти его обратно.

Солдаты в нерешительности поглядывали друг на друга.

Отец Филарет грозно предстал пред ними и сказал:

— Запрещаю вам именем Бога и святой Церкви прикасаться к этому юноше. Вы видели, как быстро и ужасно Господь покарал непослушание против Его служителей, как преступный выстрел майора был направлен на его родное дитя. Неужели и вы хотите навлечь на себя гнев Божий? Только посмейте сделать шаг!.. Вот в моей руке знамение Того, Кому повинуются земля и небо, — воскликнул он, снимая свой наперсный крест и высоко поднимая его над головою, — раньше, чем вы приблизитесь к этому юноше, вы должны обратить своё оружие против этого знамения.

Солдаты испуганно отступили.

— Вероломные, — крикнул Потёмкин, — вы не хотите подчиняться приказу командира? Знаете ли вы, что это значит?

— Майор может потом смертью казнить нас за наше непослушание, — сказал Полозков, — но он не имеет власти над нашей душой; Церковь же может нас предать вечной гибели! Посмотрите на этого юношу! — прибавил он глухим голосом. — Как горит его взор, как дрожат его уста!.. Если бы вы, подобно мне, видели когда-либо лицо императора Петра, вы не решились бы поднять руку на него.

— Следовательно, открытое непослушание военному приказу? — сказал майор строгим, холодным тоном. — Ну, пусть будет так, я слагаю с себя власть; поступайте как хотите. Я ухожу и найду путь в Петербург; я расскажу императрице всё, что произошло здесь и что я сделал во исполнение своего долга.

Он подошёл к телу дочери и поднял его на руки, между тем как отец Филарет старался оттащить в сторону Иоанна Антоновича, цеплявшегося за Надежду.

Майор, не оглядываясь, направился со своей ношей к полю; отец Филарет смущённо смотрел ему вслед, изо всех сил удерживая Иоанна Антоновича, рвавшегося вслед за ним.

— Ради Бога, — воскликнул старик Полозков, — не отпускайте господина майора в поле одного — волки съедят!

Действительно, голодная стая уже почти покончила с лошадьми, и несколько волков с горящими глазами и жадно высунутыми языками направились по следам майора.

— Отгоните зверей, — крикнул Потёмкин, — против волков вы, быть может, ещё сумеете употребить своё оружие, — прибавил он с ядовитой усмешкой.

Солдаты выступили и дали залп; несколько волков пало, обливаясь кровью, прочие с воем и лаем бросились в лес.

При залпе майор остановился на минуту.

— Стойте, майор Варягин, — воскликнул отец Филарет, — я хочу сделать вам одно предложение.

Майор остановился, но не сделал ни шагу назад.

— Вас постигла тяжёлая кара за ваше преступное возмущение, — сказал отец Филарет, — но так как Церковь всегда принимает участие в несчастных и наказанных, то я укажу вам путь, каким вы можете идти дальше, оставаясь верным долгу службы и не восставая против воли Божьей. Вы сказали, что отвечаете перед государыней за этого узника своей головой; так садитесь в сани, и мы поедем вместе в Петербург. Мы все трое предстанем перед императрицей; пусть она, как истинная дщерь Церкви, почитающая советы его высокопреосвященства архиепископа, рассудит нас.

Варягин немного подумал и затем сказал с тем же неподвижно застывшим выражением на лице:

— Хорошо, я принимаю ваше предложение. Я покажу государыне своё мёртвое дитя и скажу, что пожертвовал им ради своего долга. Пусть она судит меня, приговаривает к смерти или изгнанию, я покончил счёты с жизнью, мне всё равно. Но пусть она знает, что я до последней минуты оставался верен своему долгу.

— А мы скажем всемогущей государыне, — воскликнул Полозков, — что отступили, боясь лишь гнева Божьего, который так очевидно и так ужасно разразился перед нами; а там пусть делают с нами что признают должным.

Майор подошёл к саням, бережно закутав мёртвую дочь в её шубейку, сам сел рядом и приказал кучеру ехать по направлению к столице, мало заботясь обо всех остальных.

В одних санях солдаты очистили место для отца Филарета. Монах принёс из своей повозки шубы и заботливо укутал Иоанна Антоновича; тот совсем притих, находился в каком-то странном оцепенении, был словно разбит и духом, и телом и позволял делать с собой всё что угодно. Потом монах уселся с ним в сани, ехавшие за санями Варягина.

Потёмкин мрачно смотрел в землю.

— Екатерина... Екатерина, — тихо шептал он, — ради тебя и твоего будущего величия пролилась кровь невинной жертвы: неужели эта кровь пролита напрасно?

Полозков положил руку на плечо Потёмкина и сказал:

— Пойдёмте, пойдёмте! Уйдём скорей от этих проклятых мест; я чувствую себя здесь так же, как в тот день, когда стоял на страже у тела несчастного Монса.

Он повёл Потёмкина к последним саням, и скоро весь длинный поезд исчез в отдалении... Между тем из леса медленно возвратились волки и с лаем и рычаньем принялись драться из-за обглоданных лошадиных скелетов.

После окончания представления Анна Евреинова нетерпеливо ждала своего возлюбленного. Во время трагедии она видела его за стулом императрицы, и это привилегированное, возбуждавшее всеобщую зависть место, после всего сообщённого ей фон Ревентловом... Сердце её замирало в тревоге. Она заметила также устремлённые на неё странные взгляды Ивана Шувалова. И страх, смертельный страх сковал всё её существо. Но с наивной детской верой она ждала, что явится её возлюбленный и, подобно сказочному рыцарю, сумеет преодолеть все препятствия и увезёт её от этой гордой императрицы, которая представлялась ей чем-то вроде злой волшебницы, повсюду преследующей влюблённых, но не имеющей власти над чистыми, верными сердцами.