Константин Шильдкрет - Царский суд

Высоко в воздухе, точно невиданная гигантская птица из сказки, с головой человека, порхал, плавно снижаясь, Никишка.

Первыми очнулись английские гости. Обгоняя друг друга, они бросились из шатра навстречу холопу.

Царь, сдвинув брови, зорко следил за полётом. Когда мимо него пробежали иностранцы, довольно подмигнул Малюте, облизнулся, важно заложил руки в бока.

— Волил бы я увидеть такое в басурманской земле!

Никишка, сияющий, опустился на землю.

Толпа облегчённо вздохнула. Только один Калач скрежетал в бессильной злобе зубами.

Иоанн поднялся с кресла, выпрямил грудь.

— Волил бы я увидеть такое в басурманской земле!

Лицо его расплылось в самодовольной усмешке.

— Пускай, поганые, памятуют царя московского!

Вдруг по лицу его пробежала мрачная тень и испуганно забегали глаза. Он снял порывисто шапку, суетливо перекрестился, сел, уткнувшись подбородком в кулак.

Темрюковна недоумённо склонилась над ним.

Передёрнул нервно плечами, вытянул высохшие губы.

— Не Божье то дело. — И, чувствуя уже, как злоба подкатывается к горлу, сверляще процедил ещё раз: — Не Божье.

Взмахнул посохом, глубоко вонзил его в помост, вскочил, трясущеюся рукою ткнул в воздух.

Малюта с двумя стрельцами бросился в толпу, схватил Никишку, приволок к ногам Иоанна.

— Встань.

Холоп легко поднялся с колен, с сияющей улыбкой взглянул на царя, но тотчас же в ужасе отступил.

Блуждающим, помутневшим взором Грозный впился в лицо холопа.

— На крест взгляни!

Вытянул шею, часто задёргался клин бороды, на почерневшем лице бухли, суетливо расползались багровые жилы.

— На крест взгляни!

Сам повернулся к собору, ударил себя в грудь кулаком.

— Человек не птица — крыльев не имат!

Исступлённо затопал, выкрикивал хрипло, бессмысленно, обдавая Никишку брызжущею слюной:

— Не имат! Крыльев не имат! Не имат!

Упал неожиданно на колени, перекрестился, чуть приподнял голову. Остановившиеся зрачки жутко впились в Малюту.

— Малюта! — И, медленно разгибая спину, окрепшим голосом приказал: — Отруби ему голову!

Опричник подал стрельцам знак.

Притихшая толпа расступилась, пропустила окружённого конвоем Никишку.

Англичане, узнав через толмача о суде царя, о чём-то взволнованно зашептались. Один из них поднял крылья и подошёл к Иоанну.

— Ваше королевское величество.

Толмач перевёл.

— Чего им?

— Ваше королевское величество.

Англичанин умильно заглянул в лицо Грозного, перевёл взгляд на крылья.

— Продайте нам эту игрушку.

— Больно горазды... Все-то вы нехристи!

Вырвал крылья из рук, бросил их под ноги Вяземскому.

— Оные крылья, дьяволом сооружённые, завтра, после торжественной литургии, огнём сжечь.

Темрюковна уехала последней с полёта. Она едва держалась в седле от усталости, вся опустилась и ослабела. Позади, сдерживая коней, трусили Хаят и телохранители.

За поворотом дороги дежурила Фима. Как только царица подъехала ближе, девушка бросилась перед нею на колени. Лошадь испуганно отпрянула, поднялась на дыбы. Темрюковна негодующе припала к гриве коня.

— Убрать её!

И больно хлестнула плёткой по спине Фимы.

— Царица! Дозволь челом бить, царица!

Умоляюще протянула руки, голос дрожал и прерывался от слёз.

Темрюковна свысока взглянула на Фиму.

— Никишка мой... выручи, царица-матушка... выручи перед царём.

— Встань!

Царица повернулась к телохранителям, глазами приказала им продолжать путь.

— Встань!

Девушка с трудом поднялась, закрыла руками лицо, всё тело дёргалось в судорожных рыданиях.

— Любишь? — Со стоном вырвалось из груди царицы.

Фима навзрыдней заплакала.

— Подойди поближе ко мне.

Наклонившись, царица прошептала:

— Жди его завтра на заре!

Пришпорила коня, гикнула, исчезла за тучей снежной пыли.

Девушка ошалело поглядела ей вслед, бросилась в сторону льнотрепальни, беспомощно опустилась на сугроб.

Ивашка подстерегал сестру, притаившись в овраге. Как только царица скрылась из виду, он побежал к Фиме.

— Ну, каково?

Тяжело приподняла голову, бессмысленно огляделась. Вдруг лицо озарилось счастливой улыбкой, на щеках зарделся румянец.

— Завтра на заре ждать его посулила.

Ивашка прищурился подозрительно.

— Так и молвила?

— Доподлинно так.

Махнул рукой, не возразил.

Уже у двора льнотрепальни ещё раз напомнил:

— Гляди же, не обознайся санями. Последним поеду. — И, подавляя вздох, добавил: — Крылья я к месту прибрал, авось пригодятся.

Была поздняя ночь, а Темрюковне не спалось. Лежала, разметавшись, на пуховике, мечтательно уставилась перед собой. Изредка томно потягивалась и шумно вздыхала. На полу, свернувшись комочком на персидском ковре, чутко дремала Хаят. Царица заворочалась на постели, ткнула кулаком в затылок черкешенке, тихо хихикнула:

— Хаят!

Наперсница встала на колени перед кроватью, припала губами к горячей руке.

— Не спится, Хаят.

Приподнялась с постели, ноги поставила на колени черкешенки, истомно протянула:

— Он, как наши джигиты... Он, как горный орёл...

Хаят торопливо закивала, восхищённо закатила глаза, но тут же улыбнулась лукаво.

— Он мог бы перед смертью счастье узнать... И умер бы со смехом и песней.

Темрюковна пожала плечами, как будто не поняла.

Наперсница склонилась к ноге царицы, сочно перецеловала все пальцы, смело заглянула в глаза.

— Холоп заперт в нижней темнице, под теремом Вяземского.

Темрюковна прижала палец к губам, показала глазами на дверь, придвинулась ближе. Хаят коснулась её уха, зашелестела:

— Через сени по лестнице — в книжный терем. А в тереме в стене дверь, про которую знает царь, да ты, да Малюта.

Царица погрозила шутливо:

— Да ты лукавая.

И, подумав, решительно поднялась. Черкешенка неслышно шмыгнула к двери, приоткрыла, выглянула.

— Никого.

Ловким движением накинула шубку на плечи царицы, скользнула вперёд.

По сеням они шли в кромешной тьме, ощупью. В книжном тереме свободней вздохнули, осмелели, зажгли огарок сальной свечи.

В темнице, на голой земле, со связанными руками лежал Никишка. У входа опёрся на бердыш стрелец. Мерцающий свет фонарика едва освещал его борющееся тщетно с дремотой лицо. С противоположной стороны, по узкому потайному ходу, подползали к темнице женщины. Хаят отодвинула засов, пропустила Темрюковну, сама осталась за дверью.

Царица вгляделась в мрак, пошарила ногой, наткнулась на заключённого. Никишка вздрогнул во сне, приоткрыл изумлённо глаза, промычал что-то невнятно.

— Тише. — Царица, наклонившись, строго шепнула, зажала рукою рот.

Холоп отодвинулся в страхе к стене, широко раскрытыми глазами всматривался в непроглядную тьму. Царица полуоткрыла дверь. Свет от свечи ленивой струйкой скользнул по её склонённой фигуре. Никишка вытаращил глаза, мотнул головой, точно хотел отогнать от себя нелепое сновидение. Она улыбнулась приветливо, хищно вздрагивали широко раздутые ноздри.