Константин Шильдкрет - Царский суд

Поодаль от Царских врат, за серым покровом кадильного дыма, любопытно теснилась группа иностранцев.

На звоннице непрерывно и оглушительно бил во все колокола царский пономарь — Малюта Скуратов.

В центре коленопреклонённой толпы молитвенно уставился в пространство Иоанн. Временами заранее изученными движениями рук торжественно благословлял народ и каждый раз, крестясь, пытливо взглядывал на иностранцев. Их восхищенное любопытство льстило, вызывало горделивое удовлетворение.

Молебен близился к концу. Из толпы дворовых выделился приказчик и суетливой походкой направился к проруби. Какой-то рабочий подтолкнул локтем Никишку.

— Грехи из души вымораживать пошёл, ирод.

Никишка не слышал. Все мысли были сосредоточены на полёте. Изредка, точно разбуженный от крепкого сна, он испуганно вздрагивал, тяжело, помимо воли, поворачивал голову к шатру, не поднимая глаз, неприятно ощущал на себе взгляд царицы. Несколько поодаль, с перекошенным от ревности лицом, за Темрюковной следил Калач. Он поклялся перед иконой помешать полёту, уничтожить ставшего на его пути выдумщика.

Когда священник поднял крест, опричник упал на колени, истово перекрестился.

— Господи! Сподоби меня, извести лютою смертью смерда. Призри, Господи, на смиренного раба твоего!

Злоба давила и жгла. Пальцы, сложенные для креста, не слушались, сжимались в кулак.

Калач неожиданно вскочил с колен и ушёл с иордани. Он далеко обогнул царский двор, задами прокрался в мастерскую Никишки, остановился перед станком.

— Ужо полетишь!

И с затаённым дыханием, точно перед живым существом, наклонился над крыльями. Внимательно осмотрев хомут, приподнял его, дёрнул завязь. Крыло всколыхнулось, с треском ударилось оземь. Опричник торжествующе усмехнулся.

— Ну-тко лети!

И коротким взмахом кинжала подрезал завязь.

Иоанн в последний раз благословил толпу. Молебен окончился. Под гулливые перезвоны толпы ринулась ко кресту. Никишка разыскал в толпе Фиму, расчищая локтем дорогу, подошёл к ней. Рядом с девушкой блаженно улыбался Ивашка. Он не обратил никакого внимания на Никишку, только отступил немного, поглубже нахлобучил огромную баранью шапку.

И уже когда вблизи не было никого, с ужимками и кривляньем стал перед холопом.

— Надумал?

Никишка благодарно пожал ему руку.

— Хоть нынче горазд.

— И весь, выходит, тут сговор.

Прищёлкнул языком, заложил руки в бока.

— Красно деревце солнце застило... — замолчал, потом торопливо бросил: — На заре, завтра... С обозом... — И резким фальцетом затянул песню:

Никишка остановил его:

— Крылья бы с собой увезти... для царицы которые.

— Вы-во-ла-ки-ва-ло... А ты их в рогожу и Фиме отдай.

Хлопнул себя по бёдрам.

— И крылья авось увезём. Чай, не махонькие.

Шумная толпа запрудила поле перед собором. У подножницы звонницы, рядом с Фимой, стоял Никишка. Он неловко переминался с ноги на ногу; сотни устремлённых на него глаз вызывали какой-то непонятный страх и смущение. Фима с беспокойством заглядывала в его побледневшее лицо, сквозь проступающие слёзы просила:

— Летел бы с крыши. Не ходи на звонницу.

Застенчиво улыбался, тупил взор, не отвечал.

Многоголосая толпа сразу стихла и обнажила головы.

Издалека ещё, на повороте дороги, конный стрелец, приложивши ко рту рупором руки, прокричал о приближении Грозного.

Никишка взволновался, поспешно склонился над крыльями, суетливо перенёс их зачем-то на новое место. Фима не могла сдержаться, бросилась с причитаниями на грудь холопа. Мягко отстранился, чтобы скрыть волнение, выдавил на лице бесшабашную улыбку, неестественно громко закашлялся.

— Никиш... Никишенька... Родимый ты мой.

— Не надо... Слышь, что ли, Фимушка.

Голос дрожал и падал. Глубоко провалились и потемнели глаза. Решительным движением подхватил с земли крылья, крепко потряс руку девушки.

— Не тужи... Авось не на смерть иду.

И, словно опасаясь погони, побежал на звонницу.

По дороге мчалась шестёрка коней, запряжённых цугом в царские сани. Впереди и с боков верхами скакали опричники. Далеко от шатра, поставленного для Иоанна, бояре, ехавшие за царём, вышли из своих колымаг и направились к собору пешком.

Царские сани подкатили к шатру. Малюта и Басманов рванулись вперёд, подхватили под руки Иоанна.

Грозный, чуть раскачиваясь, не спеша поднялся по скрипучим, покрытым мехами, ступеням, грузно опустился в кресло, недовольно проворчал, косясь на Вяземского:

— Куда царица запропастилась?

Келарь приложил к глазам ладонь, всмотрелся вдаль.

— Скачут.

По дороге, верхом, неслась Темрюковна. За ней, на взмыленных лошадях, едва поспевали Хаят и телохранители.

Царица с гиком и присвистом врезалась в шарахнувшуюся в разные стороны перепуганную толпу. Грозный добродушно усмехнулся, погрозился в пространство.

— Эка проказница! Ишь топчет людей.

Опричники восхищённо уставились на дорогу. Малюта склонился к уху Басманова, шепнул сквозь губы так, чтоб слышно было царю:

— Удаль-то... что твой Егор Храбрый!

Темрюковна на ходу соскочила с лошади, в несколько прыжков взобралась на помост, шумно уселась в кресло рядом с царём, распахнула шубу.

— Скоро?

Высоко, вздымалась, упруго обтягивая расшитую золотом и жемчугами парчовую кофточку, грудь. Сквозь полураскрытые губы хищно сверкал крепкий оскал зубов.

Иоанн подал знак. В то же мгновение Никишка просунул голову в хомут.

Англичане недоверчиво улыбались за спиною царя, однако не спускали глаз со звонницы. Один из них перед самым полётом вдруг что-то резко сказал толмачу, остальные горячо поддержали его.

Переводчик подполз на коленях к царю.

— Басурманы челом бьют.

Грозный вскипел.

— Аль и сия потеха им не потеха?

Толмач съёжился, спрятал голову в плечи.

— Челом бьют на потеху. Не можно им глазеть на смерть человечью.

Иоанн ничего не ответил, только ткнул больно посохом в плечо толмача, вызывающе повернулся к гостям, ещё раз резко махнул рукою.

Никишка обошёл площадку, приделанную к основанию креста, поглядел вниз, измерил глазами расстояние.

Царица вскочила с кресла. От предстоящей потехи лицо её рдело и сладко падало сердце.

Никишка медлил, проверял крылья. Келарь стал на перила, высоко поднял голову, крикнул нетерпеливо и зло:

— Аль плетей дожидаешься?

Выдумщик гордо выпрямился, свысока оглядел притихшую внизу толпу, встал на перекладину креста.

— Дер-жи-и-ись! — Могуче крикнул, расправил крылья. — Держись!

Подпрыгнул, повис на несколько мгновений в воздухе.

Дикий вой прорезал поле, ледяным ознобом скользнул по сердцу толпы. Люди в смятении заметались, охваченные паническим ужасом.