Мишель Кентская - Ртуть

Или все-таки именно королева Мария убедила своего лекаря поехать в Лош? Может быть, она опасалась, что на этот раз Агнесса родит совершенно здорового мальчика и это как-то отразится на положении ее собственного маленького сына? Возможно, Мария надеялась, что тяжелое путешествие спровоцирует выкидыш у Агнессы или даже сведет ее в могилу. В общем, такой план мог задумать как доктор Пойтвин из своего преклонения перед королевой, так и сама королева из своей любви к мужу.

Мне в голову приходит еще одна мысль. Пойтвин знал и то, что дофин Людовик ненавидел свою жену, Маргариту Шотландскую, и то, что она не могла или не хотела подарить ему наследника. Возможно, он даже разделял с дофином мнение, что Маргарита не подходит на роль будущей королевы. Доктору Пойтвину Людовик был обязан своим благополучным появлением на свет. Насколько тот был близок с дофином? Мог ли этот добрый лекарь избавить его от неподходящей жены в интересах Франции? Агнесса и Маргарита любили друг друга; обе ненавидели дофина; обе женщины умерли под наблюдением одного и того же лекаря, и обеих перед смертью лечили одинаково. Пойтвин производил вскрытие и дофинессы, и Агнессы Сорель – в обоих случаях в одиночку. А это значит, что свидетелей, способных подтвердить наличие или отсутствие яда в их телах, не было!

Гильом Гуфье

Он также был фаворитом Карла VII и одним их тех немногих придворных, кого король удостаивал чести разделить с ним свое ложе. А это совершенно особая привилегия! Более того, ему единственному Карл доверил тайну, которой с ним Жанна д’Арк поделилась в Шиноне. О том, что у короля с Жанной есть своя тайна, при дворе знали все. Но сколько бы я не пытался, я так и не смог ее выяснить. Не удалось это и королеве Иоланде – она сама мне сказала об этом. По имеющимся у меня сведениям – а они у меня верные – Гуфье никогда и никому не раскрывал этой тайны. Или ему хорошо платили за молчание? По протекции короля, Гуфье пользовался у меня неограниченным кредитом. Иными словами, это был человек, на благоразумие и осторожность которого его хозяин мог всецело полагаться, но который, тем не менее, не выказывал преданности даме его сердца. Но зачем было Гуфье отравлять Агнессу Сорель? Разве он не человек короля? А король ведь искренне любил Агнессу – я в этом уверен! Мог ли Гуфье состоять еще и в услужении у дофина? Или в союзе с Антуанеттой? Он был с нами в Жюмьеже и имел возможность добавить побольше ртути в лекарства.

Вот мои главные подозреваемые в отравлении Агнессы. Хотя от моей опалы выиграли также Антуан де Шабанн и Этьен де Шевалье – они задолжали мне уйму денег. С другой стороны, ни тот, ни другой не обвинял меня в убийстве Агнессы. Впрочем, не обвинял меня в нем и Гильом Гуфье. Да, у большинства людей при дворе имелись мотивы для моего устранения, но ни у кого из этих придворных не было настоящего мотива для отравления Агнессы. Возможно, она все-таки умерла естественной смертью и дело об отравлении было состряпано с единственной целью – арестовать меня? Однако обвинение против меня рассыплется сразу, как только лекарь засвидетельствует, что не обнаружил яда в теле Агнессы. И это известно двору. Следовательно, обвинять меня бессмысленно.

Время идет – дни обращаются в недели, а недели в месяцы. И меня опять перевозят в другое место. И мне уже все равно – куда. Мой кошмар не заканчивается, хотя друзья находят способы облегчить мои страдания слабыми утешениями – большим количеством одеял, лучшим питанием и писчими принадлежностями. Мой ум продолжает блуждать в потемках предположений, не находя никакого решения.

Единственный, кто выгадывает больше всего от моего осуждения и заточения в темницу, это – король. Но я убежден в том, что Карл искренне любил Агнессу, хоть и развлекался с ее кузиной, когда его возлюбленной не было при дворе. И даже в своих самых немыслимых, оскорбительных предположениях, я не могу допустить, что он желал смерти Агнессы. Карл любил бы ее всегда. Даже тогда, когда бы увяла ее красота и она больше не вызывала у него желания! Я действительно считаю, что их объединяла гораздо более глубокая связь, нежели простая физическая близость. Королева Иоланда подготовила Агнессу очень хорошо. Но раз она умерла, обвинение против меня устроило бы его больше всего. Ведь он должен мне больше, чем может отдать. Может быть, в этом все дело?

Из новой записки я узнаю, что одним из моих судей будет Гильом Гуфье. Я проявил невероятную щедрость по случаю его свадьбы. Но, как и все остальные мои должники, он пошел против меня. Может, они действительно думают, что я причастен к смерти дорогой мне Агнессы? Нет, это невозможно! Люди не могут быть настолько слепыми или глупыми! У меня у единственного вообще нет никакого мотива!

И судить меня хотят не за убийство королевской фаворитки. Я не верю в то, что король считает меня виновным. Меня будут судить за мой успех, за мое высокомерие, за мою самонадеянность и за самое большое из всех моих преступлений – за то, что такого богатства и дома, как у меня, не было даже у самого короля!

Мне не позволено давать показания на моем судилище и даже присутствовать на нем. Но благодаря моим друзьям на свободе, разузнавшим, кто из моих стражников падок на золотишко, я хорошо осведомлен о ходе процесса. И у меня складывается впечатление, что в суд вызываются свидетели один глупее другого. Наконец, приходит черед доктора Пойтвина, и все мои тревоги улетучиваются. Лекарь заявляет, что был послан в Лош королевой Марией, сильно волновавшейся за госпожу Агнессу из-за ее осложненной беременности. Он прибыл в дом госпожи Агнессы, Больё-ле-Лок, и находился при ней, проводя необходимое лечение, пока та не надумала ехать в Жюмьеж. Как ни отговаривал ее доктор от поездки, Агнесса настаивала, и он посчитал своим долгом сопровождать ее в таком трудном путешествии. Пойтвин подробно описал условия, в которых протекала их поездка посреди зимы: лошади скользили на ледяном насте, ветер со свистом врывался в ее повозку сквозь затянутые кожей оконца, а всадникам приходилось кутаться в плащи из волчьих шкур. Но он ни на минуту не оставлял госпожу Агнессу, ежедневно продолжая лечение.

Лекарь дает откровенные показания: он находился рядом с Агнессой, когда у той начались схватки. Он описывает весь ужас тяжелейших родов. И рассказывает суду о мертворожденной девочке, а затем в подробностях останавливается на состоянии Агнессы после родов и до самой ее кончины, по истечении двух недель. Здоровье Агнессы ухудшалось медленно, но неуклонно. И он лично производил ее вскрытие. При этом следов яда в ее организме он не обнаружил. Свидетельские показания лекаря исключают возможность судебной ошибки.