Мишель Кентская - Ртуть

Конец октября 1454 года. Я уже перестал мечтать. Но этот день – день, о котором я так молился и которого так ждал – все-таки пришел! Мое сердце трепещет. Но смогут ли пойти мои ноги? Верные мне люди щедро подкупили тюремщиков. Я слышу голоса, скрежет ключа в замочной скважине и негромкие, благожелательные голоса, а не обычные грубые, рявкающие приказы. Кто-то аккуратно берет меня за руку и выводит из камеры.

– Дядюшка, это я, Жан, Жан де Вилляж! – говорит голос. – Твое зрение ухудшилось в темноте, и глаза не вынесут яркого дневного света. Я завяжу их шарфом, ладно? Мы покидаем темницу. Я помогу тебе бежать. Ты слышишь меня, дядюшка?

Должно быть, я выгляжу потрясенным; Жак разговаривает со мной как с ребенком.

– Осторожно, мы идем по коридору… Сейчас будет несколько ступенек – первая, вторая, третья, четвертая, пятая, – Жан считает ступеньки, и я послушно следую его указаниям. – А сейчас мы выходим на улицу. Ты почувствуешь ветер. Доверься мне, милый дядюшка. Я помогу тебе сесть на коня. Ты только глубже дыши!

Жан обнимает меня. До чего же это здорово – ощутить его руки на своих плечах! Жак, держись – нельзя давать волю чувствам! Мы пока еще не в безопасности. Но как ободряюще действует теплое приветствие друга!

– Нам предстоит дальний путь – через всю Францию в Прованс. А там нас ждет твой добрый друг, король Рене. Нет-нет, дядюшка, не пытайся говорить. Я расскажу тебе обо всем подробней, когда мы остановимся передохнуть.

С помощью Жана я кое-как усаживаюсь в седло, стараясь глубоко дышать. Как же благоухает мир за стенами темницы! О, этот запах осенней листвы и травы!

– Я привяжу тебя к седлу, дорогой дядюшка, а то мне сдается, что твои мышцы уже отвыкли от верховой езды.

Мои спасители крепко привязывают меня к седлу с высокой задней лукой и, придерживая моего коня за поводья, пускаются в путь галопом. Да, Жан прав. Нам нужно укрыться в Провансе, суверенном владении Доброго короля Рене, сына незабвенной королевы Иоланды. Я уверен в его поддержке и чувствую, как его мать и моя покровительница простирает мне с Небес свою руку помощи.

Через несколько часов езды мы делаем остановку. И снова Жан подле меня; он отвязывает меня от седла и заботливо помогает спуститься на землю. Я не в состоянии стоять, и он усаживает меня на покрывало, расстеленное на траве.

– Дядюшка, тебе следует подкрепиться, – с этими словами Жан протягивает мне кубок с водой, в которую добавлено несколько капель вина.

Я съедаю немного хлеба и беру с его рук кусочек мяса. А потом приподнимаю шарф, которым завязаны мои глаза. Пусть и слабо, но я вижу! Однако Жан настаивает, чтобы я подольше не снимал повязку – глаза должны привыкнуть к свету постепенно. Он понимает, что от непривычной нагрузки мои мышцы непременно заноют, и предлагает мне натереть ноги мазью, которую он предусмотрительно взял с собой, чтобы облегчить мне боль. Я послушно позволяю ему это сделать.

– Дядюшка, мой добрый дядюшка! Прости, что я не смог вызволить тебя раньше. Так много всего нужно было устроить. Нам надобно избежать встречи с людьми короля, ведь твое исчезновение скоро заметят. Его не утаить никакими деньгами! С помощью твоих сыновей в Церкви и твоих многочисленных друзей среди священнослужителей я подготовил несколько безопасных местечек – монастырей, приоратов и аббатств, где ты найдешь надежное прибежище. На это потребовалось время. Мне нужно было убедиться в том, что люди, которых я привлекаю для этого, не подведут и не выдадут нас. Ведь и у Божьих людей есть своя цена, – с кривой усмешкой признается Жан.

– Мой ненаглядный племянник, мой добрый Жан! Не думай, будто я не понимаю, каких усилий тебе стоило мое освобождение, – спешу заверить я Жана. – С тех пор, как несколько недель тому назад ты сообщил мне о своих планах, я постоянно упражнялся в темнице, стараясь подготовить тело к предстоящему испытанию. Я не настолько слаб, как может показаться. Да и мои глаза потихоньку начинают снова видеть. А осознание того, что я уже не в той жуткой темнице, а на свободе, придает мне сил даже больше, чем могло бы придать мое богатое воображение! – говорю я и смеюсь, впервые с момента ареста.

Жан очень трогателен в своей заботе обо мне.

– Если бы только мы могли ехать тише! – восклицает он. – Но рисковать нельзя. Иначе люди короля догонят нас и схватят.

Нам и правда предстоит тяжелый долгий путь, но свобода стоит любых трудностей и болевых ощущений.

На первый ночлег мы остановились у добрых монахов холодного гранитного аббатства Сен-Савен, к югу от Пуату. Они ожидали нашего прибытия и угостили нас теплым супом. А затем принесли нам горячую воду, и Жан помог мне – впервые с момента ареста – обтереть тело теплым влажным полотенцем. Кроме того, монахи припасли для меня живительные настойки; они сразу принесли облегчение моим разболевшимся конечностям. И сон одолел меня еще до того, как монахи закончили свои процедуры. А утром, еще до восхода солнца, тепло попрощавшись с братией и пополнив запасы еды и питья, мы продолжили путь. Наш отряд состоит из двенадцати человек – Жана и еще двух моих преданных бывших работников и восьми крепких воинов для охраны, отобранных самим королем Рене из его войска в Анжу.

– Будь наш отряд больше числом, мы бы привлекали ненужное внимание, – поясняет мне Жан.

Наш путь лежит от одной святой обители к другой – такой маршрут разработали мои верные друзья. И, пока мы едем, я про себя молю Господа, чтобы они не обманулись в своих расчетах и надеждах. Ведь на нашем долгом и рискованном пути в Прованс нас в любом месте могут подстерегать обман и вероломство.

Наша следующая цель – Сен-Марсьяль, аббатство святого Марциала близ Лиможа. Там у меня есть двое добрых знакомых. А в соборе этого бенедиктинского монастыря служит каноником мой второй сын. Анри встречает нас у самых ворот. Я радостно обнимаю его. Нам не нужно слов – за нас говорят наши глаза. За обильной трапезой аббат рассказывает нам о трудностях, с которыми довелось столкнуться обители в годы бесконечной войны. Но я с трудом заставляю себя слушать его, а, выпив кубок их превосходного ликера, я засыпаю мертвецким сном. И снова мы просыпаемся на рассвете и, простившись с нашими гостеприимными хозяевами, на свежих лошадях продолжаем путь.

Я становлюсь все крепче – я чувствую это, несмотря на то, что меня еще быстро одолевает усталость, а мышцы гудят и ноют. Я – марионетка, я передвигаюсь как кукла, ставя одну ногу перед другой. Мы направляемся в Каор, к местному епископу, которого нам порекомендовал мой сын Жан, лишенный после моего ареста сана архиепископа Буржского. На следующее утро мы снова в седле и едем в Тулузу. Наконец-то ко мне вернулось зрение, и я явственно различаю большую колокольню аббатства, сверкающую впереди, в нескольких километрах от нас, в лучах заходящего солнца. На место мы прибываем уже ночью. И снова – добрые монахи, снова – радушный прием и поддержка. В аббатстве нас уже поджидают наши разведчики с тревожными сообщениями, понуждающими нас поторопиться – с каждым днем люди короля нагоняют нас все больше.