Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

— Я начальник губернской контрразведки, капитан Ухоздвигов. И без лишних слов!

Есаул подал документы; капитан заглянул в офицерскую книжку:

— Вот как! Родом из Белой Елани? Вы знаете моих братьев: полковника Иннокентия Иннокентьевича и сотника Андрея Иннокентьевича?

— Я знаю поручика Гавриила Иннокентьевича. Со старшими вашими братьями не встречался.

— В марте я читал одно из сообщений из тайги, подписанное «атаманом Григорием и святым Ананием». Не вы ли скрывались под этими именами?

— Да! При большевиках не ходил есаулом.

— Понятно. И что же, вы в самом деле считаете себя святым Ананием?

Есаул зло ответил:

— Это мое дело!

— В вашей книжке записана благодарность полковника Шильникова за проявленную бдительность на фронте в сентябре пятнадцатого года. В чем проявилась ваша бдительность?

— В разоблачении социалистов, втесавшихся в офицерский состав Третьего Енисейского полка.

— Служили верою и правдою царю-батюшке?

— Да! А вы где служили, господин капитан? В инфатерии тыла?

— Служил у кайзера Вильгельма в Берлине. Это вас устраивает? А вы, кажется, были приказчиком у миллионера Елизара Елизаровича Юскова? Из сотника — в приказчики? Помню, вы что-то натворили в Урянхае с Юсковым, и против вашей «доблестной службы» губернатор возбуждал уголовное дело?

Потылицын затравленно помалкивал. Фамилия Ухоздвиговых для него была столь же омерзительной, как и Юсковых. Сокомпанейцы-золотопромышленники немало поиздевались над сотником «на подхвате» в свое время. Да еще какой позор пережил с женитьбой на Дарье Елизаровне! И вот теперь остался у разбитого корыта, без денег, без чести и положения в обществе! А братья Ухоздвиговы преуспевали! Да еще, слышал, какие куражи устраивали со своим диким папашей!

— Вы эсер?

— Не имею чести быть знакомым со всеми этими сволочами и всей пакостью, от которой в России стало невозможно жить.

— Вот как! Монархист?

— Почитаю за честь быть именно им!

— Но мы не за царя-батюшку, господин есаул.

— Кто — «вы»? Братья Ухоздвиговы?

— Социалисты-революционеры.

— Плевать мне на них!

— Вот как! — капитан сунул документы есаула в карман френча. — В таком случае вам нечего делать у нас.

— У кого у вас? У социалистов-революционеров? А я и не собираюсь ничего делать у вас. В Сибири есть другие силы — Забайкальское войско, в конце концов.

— Монархист Семенов? Ясно! Так вы спешите к атаману? Та-ак! Ну, а вы, господа казаки? Разделяете мнение вашего есаула?

— Я — подхорунжий Коростылев, — пробурлил мордастый сподвижник Потылицына. — Правду вам врезал господин есаул. Со всякой сволочью социалистами нам не по дороге, господин капитан! Да!

— Документы! А вы кто, казак?

— Старший урядник Ложечников.

— И также готовы шлепать всех социалистов?

— С моим удовольствием! Мы из них выпускали кишки в нашем уезде с ноября прошлого года по недавнее время. Да и сейчас орлы нашего отряда чистят уезд.

— Ясно. Ваш документ, брат-монархист! Завтра найдете меня в губернском комиссариате или у полковника Ляпунова. Разберемся в вашем умственном хозяйстве, господа. Вы поздно проснулись. Не тот год и не то время!

— Не беспокойся, господин капитан, мы свое время не проспим, — ответил с вызовом есаул Потылицын. — Царствование социалистов продлится месяц или два, а потом белое движение очистится от всех сволочей и будет настоящим белым!

— С царем-батюшкой?

— Да! Будьте покойны! Если не царя — вождя сыщем!

— Однако вы весьма воинственны, господин есаул! Имеете награды за подвиги на фронте? Ах, да! В книжке записано: Георгиевский крест. Ну, что ж, для первого знакомства достаточно. Особо предупреждаю вас, господин есаул, если еще раз назовете заслуженного хорунжего Лебедя, полного георгиевского кавалера, большевиком и красным, считайте себя рядовым казаком. Это я вам обеспечу, будьте покойны! И помните: то, что хорунжий Лебедь сделал для нас в центре совдепии, вам это, с вашим багажом монархиста, вообразить невозможно. С хорунжим Лебедем считались в Совнаркоме! А вы кто для Совнаркома? Печальный февральский день рухнувшего самодержавия! Ясно? Будете жаловаться? Пожалуйста! Небеса для вас всегда открыты. Господь милостив, тем паче он в трех лицах, и ему легче разобраться, кто вы и что вы?

Коростылев молча потянул Потылицына за рукав, и они подались тротуаром прочь от новоявленного начальника губернской контрразведки, на этот раз не только разоруженными, но и без документов, чистенькие.

— Бардак! — остервенело плюнул Потылицын.

— Чистый бардак! — дальше Потылицына харкнул Коростылев.

— Какая власть-то будет? Под красных, што ли?

— А, хрен ее знает! — кипел Потылицын. — Эти эсеры и все сволочи расхватают теплые местечки, начнут митинговать и совещаться по партийной линии, а большевики соберут силу, тиснут из-за Урала, мокрого от них не останется!

— Эт точно! — поддакнул Ложечников. — А как понимать, Григорий Андреевич, служил он у кайзера Вильгельма? Это же што, продажная шкура или как?

— А кто еще? Шкура! Шпион. Я бы ему повесил на шею пеньковую веревку! Все они сволочи, Ухоздвиговы.

— Еще какие! — вспомнил Ложечников. — Ухари, дай боже! Перед войной на тройках закатывались к нам в Каратуз, попойки устраивали у атамана Шошина, сколько казачек попортили, и драки были на всю станицу. Сотника ихова подстрелили, помню.

— А рыжий-то молчал, гад! Шашку выхватил. Это тот хорунжий, который атаманов подбил, штоб разошлись казаки по станицам?

— Тот, сволочь!

— А мы-то ждали волюшку! — признался Коростылев. — Эх, и развернулись бы, мать честная! Таким бы сквозным ветром продули губернию — духу большевиков и совдеповцев не осталось бы. А что, если махнуть к атаману Семенову, а?

— В Иркутске сидят еще красные. Вот раздавят их чехи, тогда рвануть можно.

Послышался конский топот; все трое разом оглянулись, как ошпаренные: не догоняют ли их два офицера? Ехал извозчик. Коростылев выскочил на перехват:

— Стой!

— Верное дело, смыться надо, — догадался Ложечников.

— Вы что, хорунжий, в самом деле успели «поработать» у Сотникова?

Ной не отперся.

— Та-ак!

Новокрещинов и Дальчевский — не есаул Потылицын, у них власть сущая и крылышки геройских командиров! С ними будет труднее: как бы и в самом деле не «произвели» в покойники хорунжего. Надо ему дня три-четыре переждать. Ной согласен — ему сподручнее ждать.

— А как вы думаете, хорунжий, во имя чего мы свергли Советы?

Ной попридержал язык — сам думай, капитан, во имя чего!

Ухоздвигов взъерошил и без того лохматые волосы, продолжил:

— Ведь если я Каин, то дайте мне существенную идею века, чтобы убить Авеля! Убийства ради убийства меня не прельщают. А я должен буду убивать, арестовывать, являясь начальником контрразведки. И все это, в сущности, за тени на тюремной стене? Надо верить, хорунжий, верить!