Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

Вечер выдался удивительно тихий и теплый; солнце недавно закатилось, и на небе играла зарница, предвещая хорошую погоду.

— А я на пароходе вообразила, что вы какой-то важный командир красных. У вас такой был недоступный и суровый вид. Дуня говорила про Гатчину; ну, а кто и что вы — ни слова. Понимаю: вы и не могли представиться ни мне, ни его преосвященству на пароходе. Мы же плыли с красными! Только что плыли с красными! Даже не верится, правда?

Ной ничего не ответил; усвоил — с господами надо как можно меньше говорить.

— Эшелоны с нашими войсками и чехами не пришли еще?

— Встречать поехали господа офицеры.

— Как мы только пережили тиранию большевиков! — вздохнула «истираненная» хозяйка — розовощекая, голубоглазая, с драгоценными кольцами на пальцах, с серьгами в ушах и с дорогими приколками в уложенных волосах. И в том же тоне пострадавшей: — Вы же знаете: они ограбили банк! Какой кошмар! Губерния осталась без денег. А что они вообще творили? На моих заводах, рудниках и приисках установили так называемый рабочий контроль, и заводы, в сущности, стояли, а рабочие беспрерывно митинговали, митинговали восемь месяцев! Эти большевики только и научились устраивать беспрерывные митинги и забастовки. Ну, пусть бы! Так ведь требовали выплату заработка. За пустозвонство — заработки? Да что же это такое? Я отказалась от выплаты денег — капитал арестовали в банке. Дикий произвол!

Хозяйка показала просторную конюшню, и Ной выбрал стойло для Вельзевула; приятно пахла свеженакошенная трава. В деревянном гараже — лобастый заморский зверь под брезентом — автомобиль. Хозяйка приподняла брезент, и Ной полюбовался машиной.

Евгения Сергеевна пожаловалась, как ей трудно, вдове, содержать дом с прислугою, конюхом и кучером, управлять лесопильными и механическим заводами в затоне, да еще имеются рудник и прииски в южно-енисейской тайге, где она и сама не помнит, когда была, — но золото поступало в банки. И это золото теперь украли большевики.

«Эко, прижало буржуйку, — подумывал Ной, похаживая за хозяйкой. Уразумел, для кого свершили переворот господа серые каины. А знает ли о том народ? И как поведут себя серые с меньшевиками? Сладкие речи будут петь, или головы рубить? — Казнить будут, не иначе. Злобы буржуи скопили много».

Евгения Сергеевна поинтересовалась о службе Ноя в Гатчине и Петрограде и когда узнала, что отец Ноя станичный атаман, весьма обрадовалась.

— Мой брат, Сергей Сергеевич, тоже поддерживал большевиков в прошлом году, но потом горько разочаровался. Все мы горько разочаровались!

«Было ли очарованье? — подумал Ной, вспомнив брошенный буржуем дом в Гатчине с порубленной мебелью, где проживал с ординарцем Санькой. — Вот кабы мильены не трогали и дали бы волюшку, штоб капиталы пухли, и серых не подбили бы к восстанию».

Ной многому научился в Петрограде и Гатчине и за один сегодняшний день. Но «фатера» на этот раз во всех отношениях была надежной.

На крыльце Евгения Сергеевна спросила: где будет лучше Ною Васильевичу: на первом этаже или на втором?

— На первом бы. Потому, как приезжать буду не всегда вовремя, ежли командовать доведется особым эскадроном.

Хозяйка показала комнату на первом этаже, ту самую, в которой повесился лысый слуга покойного хозяина, Ионыч. Комната просторная, рядом с библиотекой. Кровать, стол, диванчик, стулья, иконы в переднем углу с лампадкою и огарышками свечей.

Извозчик привез доктора, и хозяйка, простившись, увела доктора наверх.

Эшелон Дальчевского задерживался…

Полковники — Ляпунов, Каргаполов, Розанов и Коротковский с доктором Прутовым прохаживались по перрону в ожидании доблестных воителей.

Немало офицеров, в том числе приземистый, мордастенький полковник Шильников, пришли при погонах и орденах — царских наградушках.

К полковникам подошел начальник станции с телеграммою, только что принятой из Ачинска:

«Начальнику станции Красноярск. Незамедлительно передать ультиматум командованию войск красных. Даю двенадцать часов для полной очистки города от красногвардейских частей и частей интернационалистов. Восемь утра чехословацкие освободительные войска прибудут Красноярск. Сопротивляющиеся будут уничтожены. Ответ немедленно.

Командующий группой чехословацких войск на Востоке капитан Гайда».

И ни слова о командующем вооруженными силами белых военном министре Гришине-Алмазове, как будто в группе чехословацких войск не было Средне-Сибирского стрелкового корпуса, который исчислялся тремя генералами при 3807 солдатах и 275 казачьих саблях и имел на вооружении 37 пулеметов и 3 орудия.

За чтением депеши капитана Гайды застал полковников капитан Кирилл Ухоздвигов.

Ляпунов тут же сочинил ответ:

«Командующему группой чехословацких войск на Востоке, капитану Гайде. Город Красноярск силами патриотов социалистов-революционеров очищен от красных 15 часов 18 июня. Полковники совета патриотов приветствуют командующего чехословацкими войсками капитана Гайду. Ляпунов, Коротковский, Каргаполов».

Капитан Ухоздвигов иначе рассудил телеграмму Гайды. Она не так проста, как думают полковники. Спросил у начальника станции: был ли запрос из Ачинска о положении в Красноярске? Как же! Трижды за день. В час дня, в три часа и в пять, и все об одном и том же: ушли ли красные? Начальник станции инженер Скворцов на свой страх и риск в семнадцать часов дня телеграфировал в Ачинск: город полностью очищен от красных. Последние совдеповцы уплыли на пароходах «Тобол», «Сибиряк» и «Россия». И вдруг — ультиматум Гайды!..

— Не представляю, в чем дело, — недоумевал Скворцов.

— Вы свободны, — отослал капитан начальника станции. — Не будем спешить с ответом, господа, — и предложил обсудить телеграмму заново, поскольку он думает, что Гайда не случайно «забыл» о Средне-Сибирском стрелковом корпусе и о самом военном министре Сибирского правительства. — Тут большая политика!

— Какая может быть политика? — отмел Ляпунов. — Просто Гайду не информировал начальник станции Ачинск о поступивших телеграммах из Красноярска.

— Не будем наивными, господа, — предупредил капитан. — Все телеграфные запросы продиктованы самим Гайдой. Надо знать этого капитана! Дорога повреждена, местами взорваны мосты, и освободитель Гайда застрял в Ачинске.

— Ну, голубчик! Это у вас стихи, — презрительно сказал Каргаполов. — Не надо сочинять стихов!

Капитан сдержанно напомнил полковникам, что все-таки они схлопочут себе пощечину от Гайды.

— Фантазии, капитан! — возразил Ляпунов, а Каргаполов присовокупил:

— Ответ Бориса Геннадьевича считаю правильным. Гайда ждет сообщения: свободен ли Красноярск от совдеповцев?.. Только и всего.