Леонид Бляхер - Хроники Герода (Перечитывая Флавия)

Иосиф Флавий думал о Храме. О прекрасном и величественном Храме, построенном, проклинаемым его друзьями и учителями, царем Геродом. Он еще помнил его. С галереей, с высоким куполом из золота и стенами из белого мрамора, привезенного по морю. При этом, за время строительства ни на день не останавливались богослужения. Это было совсем не простой задачей. Ведь нахождение человека не входящего в число священников и, уж тем более, не являющегося иудеем, в Храме уничтожает его чистоту. А строители, каменотесы, ювелиры и плотники были не священниками, а многие и не иудеями.

Герод стал учить священников и, главным образом, их учеников, профессиям, нужным для строительства Храма. Было подготовлено восемнадцать тысяч строителей со священническим статусом. Обычные строители подвозили камни, обтесывали их, обеспечивали бесперебойный подвоз асфальта, добываемого в Мертвом море. Но строили Храм священники и чистота его сохранялась. Это было воистину грандиозное действо. И не менее грандиозный результат. Флавий склонился над рукописью.

«На пятнадцатом году своего царствования Ирод заново отстроил храм, расширил место храма вдвое против прежнего и окружил его стеной – все с неимоверными затратами, с беспримерной роскошью и великолепием. Об этой роскоши свидетельствовали в особенности большие галереи вокруг храма и цитадель, возвышавшаяся на север от него. Первые он построил от самого основания, а цитадель он с огромными затратами перестроил наподобие дворца и назвал ее в честь Антония Антонией. Свой собственный дворец он построил в верхнем городе, и два громаднейших, красивейших здания, с которыми даже храм не выдерживал сравнения, он назвал по имени своих друзей: Цезарионом и Агриппином».

И город Ерушалаим воссиял. Он стал одним из красивейших городов мира, хотя и уступал им в размерах, но не в чистоте улиц, благоустройстве домов и управлении. Этого, Флавий помнил, не могли отрицать даже самые лютые враги Герода. Правда, приписывали они это исключительно его невероятному честолюбию, стремлению в мудрости превзойти Его Законы. Так ли это? Флавий привык считать, что так. С привычными истинами трудно расставаться. Но здесь явно было что-то другое. Даже простой перечень построенного царем потрясал. И это только одна жизнь.

«Но не одними только единичными зданиями он запечатлевал их память и имена: он строил в их честь целые города. В стране самаритян он построил город, который обвел очень красивой стеной, имевшей до двадцати стадий в окружности, поселил в нем 6000 жителей, наделил последних самой плодородной землей, выстроил в середине нового города большой храм в честь Цезаря, обсадил его рощей на протяжении трех с половиной стадий и назвал город Себастой. Населению он дал образцовое общественное управление. Когда Август подарил ему новые области, Ирод и там выстроил ему храм из белого мрамора у истоков Иордана, в местности, называемой Панионом. Здесь находится гора с чрезвычайно высокой вершиной; под этой горой, в ложбине, открывается густо оттененная пещера, ниспадающая в глубокую пропасть и наполненная стоячей водой неизмеримой глубины; на краю пещеры бьют ключи. Здесь, по мнению некоторых, начало Иордана. Более обстоятельно мы поговорим об этом ниже. И в Иерихоне, между крепостью Кипрон и старым дворцом, царь приказал воздвигнуть новое, лучшее и более удобное здание, назвав его именем своего друга. Словом, не было во всем государстве ни одного подходящего места, которое бы он оставил без памятника в честь императора. Наполнив храмами свою собственную страну, он украсил зданиями также и вверенную ему провинцию и во многих городах воздвигал Кесарии».

Да, он славил своих друзей-римлян, упивался и гордился их дружбой, сам был римлянином среди иудеев, но не только это. Флавий понял, что притягивало и тревожило его в Героде или Ироде, что мешало оставить в покое этого проклятого царя более не существующей страны. Они оба, и Флавий это очень остро чувствовал, имели одну подлинную страсть, ту, которая больше, чем жизнь. Имя этой страсти – Иудея. Сохранить и спасти, защитить любимую стало главной целью жизни Герода.

Да. Именно так. Но как же быть с его жестокостью, о которой все знают? Как быть с попранием всех добродетелей? Были ли они? Наверное. Жестокое время рождает жестоких людей. Он отдал своих детей, обвиненных в заговоре, в руки римских властей. Именно тогда Август сказал, что лучше быть собакой Ирода, чем его сыном. Болело ли его сердце? Наверное, болело. Но что-то заставляло его действовать именно так. Ведь мог спасти их одним словом. Но слова не было. Что двигало им? Сейчас Флавию казалось, что имя этому – любовь, а имя возлюбленной – Иудея, его страсть и его бремя.

Флавий встал и потянулся, расправляя затекшие от долгого сидения мышцы. Жизнь заканчивается. Жизнь, главная часть которой осталась там, в стране под другим солнцем, где небо синее и выше, где звезды огромные, как колеса, где некогда стоял Храм, построенный царем, исполненным великой любви к этой земле.

Герод любовался Храмом с затаенной гордостью. И храм, и город вышли такими, что его возлюбленной не будет за них стыдно. Строительство еще идет, но ощущение величия строения уже возникает у всякого, кто видит город и Храм. Но Храм стал не просто местом, где хранились сокровища царей и первосвященников, куда жертвовались средства состоятельных иудеев. Сегодня Храм впервые стал источником богатства страны. И каким? Он уже вполне сравнялся по доходности с торговлей с Дамаском. Не только взносы со всего мира от богатых иудеев шли в подвалы Храма. Гораздо больше приносили кредиты, выданные под гарантию царя, возвращаемые с тщательностью, поскольку за ними стояла армия Герода и его статус друга Августа и друга друзей Августа.

Он, точнее, его доверенные люди в Храме выдавали кредиты, жертвователям – очень выгодные, единоверцам – льготные. Иноземцам – чуть выгоднее, чем выдавались трапезитами и ростовщиками. Сегодня на востоке нет более надежного и признанного помещения денег, чем отдача их на хранение (под проценты) в Храм Ерушалаима. Но Герод еще более расширил сферу своей, точнее Его финансовой активности. Он стал страховать корабли, везущие товары в далекие страны. Конечно, какие-то корабли гибли, пропадал груз. Здесь владельцу возвращалась стоимость и корабля, и груза. Но на один погибший корабль приходилось двадцать кораблей, дошедших до цели. Начинание тоже оказалось выгодным. Не только Храм, но и весь город Ерушалаим расцвел под светом золотых потоков, собирающихся здесь.

Одно было плохо. У страны не было порта. Маленькие и неудобные пристани в Газе и Акре не подходили для организации большой торговли, даже гавань Аскелона годилась лишь для небольших судов. Приходилось платить купцам в Тире и Сидоне, вести по пустынным пространствам дорогие караваны. Да, в Келесирии он тоже был лицом значимым, представителем наместника. Но купцам портовых городов приходилось продавать товары дешевле с учетом тех пошлин и податей, которые им придется заплатить. Дом Герода терял на этом десятки, если не сотни тысяч сестерциев. Герод уже не очень различал, где доходы от своей торговли, а где доходы казны царя. Все шло на одно дело – на Иудею. Настоящие дороги, не хуже италийских, связывали теперь главные города страны, да и подчиненной Героду римской провинции, порученной ему Августом и Агриппой. Вдоль дорог на равных промежутках стояли дома, где путники могли отдохнуть, поесть горячей пищи, омыть усталое тело. За дорогами следил специальный чиновник, держащий ответ перед царем. Новые города с новыми жителями возводились в областях, где населения не хватало. Герод привлекал в них умелых ремесленников, не только из Иудеи, но и из сопредельных земель, опытных и работящих крестьян. Расторопные торговцы и сами стремились туда, где будет сбыт их товаров, где можно заработать.