Леонид Бляхер - Хроники Герода (Перечитывая Флавия)

И все же, и все же, у них общая, одна любовь с этим проклятым монархом. Одна, единая и единственная. Он пытался воплотить свою мечту. Флавий же сохранит память. Память о ней, об Иудее.

Царь уходил туда, откуда нет возврата. Он понимал, что умирает. Само это обстоятельство его не тревожило. Мучало то, что он не знает, долог ли век у его Иудеи, без своего защитника? Он не умер, сраженный врагами, как Бранн, не погиб на бегу, как отец. Он умирает, прожив долгий век, оставляя после себя могучую державу и крепких союзников, оставляя богатство и славу. Больше недели Герод страдал от болей, терзающих его внутренности, метался по кровати, впадал в беспамятство. И тогда он звал Марьямну, свою давнюю, утерянную любовь. Врачеватели подносили к его рту целебные снадобья, отворяли кровь, которая уже не желала струиться из старческих вен, а слабо сочилась на тряпицы. Но сегодня боль отступила. Тело не страдало. Его просто не было. Он не чувствовал рук и ног, с трудом сосредоточивал взгляд на предметах и лицах, едва ворочал языком. Но мысль оставалась ясной. Он думал о том, как будет после него. Смогут ли его потомки не уподобиться царским домам Понта иди Коммагены? Смогут ли не начать сражаться друг с другом? Смогут ли выстроить правильные отношения с римлянами, да и всеми другими соседями? Дети, Архелай, Филипп, Антипа, сидели рядом с ложем, ловя каждый звук с холодеющих уст. Дети, эти дети были хорошими, искренне любили и почитали отца, старались следовать его наставлениям. Но смог ли он вложить в них самое главное – свою мечту.

Герод взглядом подозвал их к себе. Они склонились над ложем умирающего родителя.

- Дети мои, я не был хорошим мужем вашим матерям. Они видели меня реже, чем строители в Кесарии или садовники в Шамроне. Они знали мало ласки и заботы. Меньше, чем они заслуживали. Потому и ушли за грань раньше, чем я. У вас я хочу попросить прощения перед ними.

- О чем ты, отец – воскликнул самый бойкий из его сыновей, Филипп, сын Клеопатры из Ерушалаима, умершей в прошлом году от простуды – Мы любим тебя! Ты – лучший отец в мире.

Слова давались Героду с трудом. На лбу выступила испарина. Тем не менее, он одним только взглядом оборвал речь сына и продолжил, подолгу останавливаясь после каждой фразы.

- Если я что-то говорю, то знаю, о чем я говорю. Простите меня за них.

- Мы прощаем тебе все твои ошибки перед нашими матерями, - ответил самый послушный и любящий из детей, Архелай, сын Малтаки, дочери Симона, умершей родами уже много лет назад.

- Я благодарю вас, мои сыновья! Но перед тем, как уйти, я хочу объяснить вам, почему вышло так, как вышло. Вы знаете, что такое царь? Нет, сын, это не правитель во дворце. Царь может жить и в хлеву, но быть царем. Это не золото и не воины, - Герод прервался и закрыл глаза, отдыхая. Сыновья переглянулись. Однако через миг он снова говорил – Царь – это готовность жить ради своей страны, не спать, не доедать, ночевать в дороге, готовность умереть, чтобы отвести беду от страны и народа. Если это есть, то он царь, если нет, только осел в золотой диадеме.

Герод попытался усмехнуться, но губы уже не слушались его. Голос ослаб. Он зашептал, вкладывая в этот шепот всю страсть, которая осталась в его неугомонном сердце.

- Я всю жизнь старался быть царем не по имени, не по рождению, но по делам, по тому, что все, что имел, все, что мог, я отдавал стране и народу. Этой любви я посвятил все свои силы. И сейчас, покидая вас, я хочу, нет, я прошу вас, как бы не повернулась ваша судьба, какие бы звезды не горели на небе над вашими головами – дышите своей страной, болейте ей, любите ее! Будьте вместе, даже если вас будут разделять месяцы пути. Думайте о стране, живите ей. Слейтесь с ее народом, почувствуйте его. И тогда, поверьте мне, уходить будет не страшно.

Герод опять замолчал. Пот струился по его лицу, холодный пот смерти. Сын нагнулся над его ложем, вытер тряпицей лоб.

- Мы все сделаем, как ты сказал, отец – промолвил он, сглатывая слезы.

Герод усилием воли сосредоточил взгляд на лице сына и, наконец, смог выдавить улыбку.

- Не плач, я прожил хорошую жизнь. Мне легко уходить. А теперь идите и помните о клятвах.

Геродиады молча поклонились ложу, где лежал некогда могучий воин, правитель, друг владык, а ныне умирающий старец, и вышли, стараясь ступать неслышно.

Забытье навалилось на Герода, затуманило его сознание и взор. Зал, где на золоченом ложе под балдахином лежало его тело, дворец Геродион, город Ерушалаим, весь мир – все слилось, перевернулось и исчезло. А сам Герод оказался на поляне среди холмов. Но не седым стариком с красными от напряжения глазами и трясущимися руками, но молодым, цветущим воином, который некогда стоял на площадке перед дворцом этнарха Гиркана и смотрел на путаницу крыш родного города.

Было утро. Первые лучи восходящего светила уже позолотили верхушки холмов, но поляна еще была погружена в серую дымку. Герод лежал на земле и смотрел в синее с отливами, бездонное небо. Было тихо и необычайно спокойно, как никогда не было в жизни. Вдруг он услышал зов. Кто-то звал его. Он медленно, с трудом оторвал взгляд от небесной синевы, поднялся и увидел шагах в двадцати невысокую фигурку женщины под синим покрывалом. Она звала его. Она! Герод бросился навстречу, бежал быстро, так, что ветер свистел в ушах. Но фигурка, вроде бы не делая ни шага, отдалялась от Герода. Он старался бежать быстрее. Но неуловимая женщина под синим небесным покрывалом, опять и опять оказывалась вдалеке от него. И звала его нежным, серебристым, похожим на колокольчик голосом, который он слышал лишь у одного существа в мире.

В какой-то момент Герод почувствовал, что силы покидают его. Он упал на колени, и в этот миг она оказалась совсем рядом. Нежная, молодая, прекрасная, невероятно похожая на Марьямну. Она обняла голову мужчины, своего мужчины и нежно прошептала: Герод, мой Герод!

Мертвеющие губы исказила судорога, но сквозь нее пробились только три слова: Иудея, моя Иудея.

Почему Герод или Ирод, как более привычно для носителя русского языка, стал героем этого небольшого повествования? Все просто и очень сложно. Бывают имена славные и признанные. Они шествуют из учебника в учебник, им подражают, ими клянутся. Встречаются имена нейтральные. Ну, был человек. Что-то делал. Наверное, хорошо делал. Но ушел. Все там будем. Наверное, таких имен большинство. Мы называем их, точнее, себя, обычными людьми. В том, чтобы быть обычным человеком, я не вижу большой беды. Ведь именно они, обычные люди, сеют зерно, пекут хлеб, любят, рожают детей. Благодаря им самые страшные катастрофы все же не прервали время нашего рода, рода людей.