Дмитрий Гусаров - Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

Летом 1906 года местный зачинщик многих преступных митингов, социалист Георгий Поляков на глазах у огромной толпы обозвал явившегося умиротворять эту толпу губернатора Протасьева «щедринским помпадуром». Два месяца полиция тщетно пыталась арестовать этого смутьяна и подстрекателя. В город для наведения порядка был вызван отряд драгун. Дело дошло до того, что в день прибытия драгун, 27 сентября, Поляков в открытую явился к проходной Александровского завода, собрал вокруг себя рабочих и устроил митинг. Чинам полиции и стражникам был дан приказ арестовать агитатора. Один из городовых уже схватил его, но толпа оказала сопротивление, и Полякову опять удалось скрыться. Лишь в прошлом году, в результате настойчивых розысков по всей империи, этот опасный преступник был задержан в Забайкалье.

Поэтому надо ли удивляться, что к моменту назначения в Петрозаводск Самойленко–Манджаро здесь функционировал комитет РСДРП.

Во главе, комитета стояли часовщик Мендель Ашкенази, типографщик Лазарь Яблонский и студент Александр Копяткевич, а в его состав входили рабочие Александровского завода Николай Григорьев, Тимофей Чехонин, Тимофей Богданов, Виктор Донов, Иван Васильев, Василий Егоров, лесной техник Александр Харитонов, парикмахер Василий Богданов и учительница Галина Тушовская. Как потом выяснилось, в организации насчитывалось до 80 человек.

Раскрытие и разгром этой организации потребовал времени и сноровки.

Самойленко–Манджаро прибыл в Петрозаводск 17 сентября 1907 года, а через месяц на его столе уже лежала перехваченная на почте бандероль из Петербурга с экземплярами «Письма партийным организациям». Обыск на квартире адресата — матери Копяткевича — выявил немногое: несколько запрещенных книг и одно старое письмо по поводу присылки нелегальной литературы. Однако и этого было бы достаточно, чтоб произвести кое–какие аресты. Другой человек, наверное, так и поступил бы и тем самым лишь усложнил бы дело. Но подполковник не стал торопиться. Три месяца негласного наблюдения успокоили организацию.

11 января 1908 года неожиданный обыск в Петербурге на квартире студента университета А. Копяткевича дал немалый улов — преступного содержания рукописи, подготовленные для нелегального распространения, и письма Г. С. Тушовской с шифрованными сведениями о деятельности Петрозаводской организации. Снова несколько месяцев наблюдения, которые прибавили к делу дополнительные улики. В феврале при помощи филера Иванова был открыт действовавший на Александровском заводе таинственный «Андрей», под именем которого скрывался часовщик М. Ашкенази. В марте — перехвачена новая бандероль на имя матери Александра Копяткевича с последними циркулярами и протоколами ЦК РСДРП.

День ареста и ликвидации комитета был уже близок. Он был намечен на 30 апреля — накануне ставшей уже традицией рабочей маевки. Но неожиданные события ускорили дело. В один из апрельских дней на заводе в большом количестве были распространены по цехам прокламации, подписанные Петрозаводским комитетом РСДРП.

Обыски и аресты пришлось начать 18 апреля. Они длились больше месяца. У Кацеблина не хватало одиночек, и кое–кого из арестованных пришлось направить в уездные тюрьмы. Никто из членов комитета не дал никаких показаний, и май был, наверное, самым тяжелым месяцем за всю двадцатилетнюю службу подполковника Самойленко–Манджаро. Допросы и допросы… Днем и ночью… В тюрьме и в управлении… Казалось бы, все рушится. Если он не докажет наличие хорошо организованного преступного сообщества, то главарей трудно будет привлечь к военному суду.

Первым дал показания Яков Верещагин, Он не был членом комитета, а лишь входил в кружок Григорьева, где вечерами читали преступную литературу. Но он назвал членов кружка и пропагандиста Лазаря Яблонского. Признание Верещагина дало возможность спровоцировать на показания Тимофея Чехонина. А он уже являлся членом комитета.

В эти самые дни совершил свое странное покушение на сенатора Крашенинникова Александр Кузьмин.

Самойленко–Манджаро хорошо помнит бессонные ночи, похожие на сегодняшнюю. Кузьмин не входил в социал–демократическую организацию — однако назвал себя убежденным социалистом–одиночкой. Кое с кем из арестованных он в прошлом замечался и можно было попытаться его преступление связать с группой арестованных социал–демократов. Тем более что сам Кузьмин свое покушение объяснял желанием «убить царского сатрапа, жестоко и несправедливо расправлявшегося с революционерами, и тем самым привлечь общественное внимание к этому».

Менее опытный человек на месте Самойленко–Манджаро, возможно, и стал бы на этот весьма заманчивый путь. Но тогда чутье подсказало подполковнику, что делать этого не следует, что процесс в таком случае неизбежно превратится в слишком громкий, а доказательств, что социал–демократы, вопреки своей программе, встали на путь индивидуального террора, будет слишком недостаточно.

Прибывший из Петербурга следователь по особо важным делам, да и сам председатель Петербургской судебной палаты Крашенинников одобрил эту линию. Дело Кузьмина рассматривалось закрытым военным судом вне связи с Петрозаводской организацией РСДРП.

Однако покушение на Крашенинникова помогло развязать кое–кому языки. На допросах Самойленко–Манджаро, не занося этого в протокол, предъявил знавшим Кузьмина рабочим обвинение в сообщничестве с террористом. Опровергая это, они неизбежно приходили к признанию своего участия в пропагандистских кружках, а тем самым — и в принадлежности к социал–демократической организации.

В ноябре 1908 года главари социал–демократов были отправлены в ссылку, и в губернии наступила благодатная пора политического покоя.

Нет, почивать на лаврах Самойленко–Манджаро не пришлось. Да и лавров–то на его долю, по сути дела, не досталось. Новое назначение получил Загоскин, и Самойленко–Манджаро был твердо убежден, что вакансия начальника управления (а с него и полковничий чин) теперь–то останется за ним…

И надо же было Криштановскому так не во время впасть в немилость?!

Теперь жди нового случая. Не просто жди, а работай, вертись, как белка в колесе!

Штат в губернском жандармском управлении небольшой — четырнадцать человек и всего три офицерских должности. А новый начальник сам к производству ни одного дела не берет — они кажутся ему мелкими. Наверное, все эти расследования «покорнейших доносов о готовящихся революциях в деревнях» аристократу Криштановскому кажутся достойными лишь волостного урядника.

Но не из этих ли мелочей, которые при попустительстве обязательно приводят к крупному, и состоит великое дело охраны государственного порядка и спокойствия Российской империи?