Уильям Николсон - Родной берег

– Тихо, тихо, моя милая. Не плачь, милая. Мама здесь.

Сев на кресло с высокой спинкой, она расстегнула ночную сорочку. Найдя сосок, малышка успокоилась и зачмокала. Китти прижимала ее к себе, гладила по легким волосам, ощущая кожей ее горячее крохотное тельце – девочке не было и месяца.

– Ты моя малышка, девочка моя, моя единственная кроха. Мама будет тебя любить всегда-всегда.

Эти ранние утра стали для нее бесценны. Китти понимала, что они никогда больше не будут столь близки. В те дни они полностью растворялись друг в друге, она была для дочурки всем: питала, согревала, защищала, окружала любовью. В благодарность крошечное создание поселилось в ее мыслях и в доброй половине снов.

Ее назвали Памелой в честь бабушки Китти. Когда пришла пора выбирать имя, мать спросила, как зовут женщин в семье Эда. И Китти поняла, что не знает. Не знает слишком многого.

– Папа к нам обязательно вернется. Ты ведь будешь его маленькой принцессой, правда? А он будет тебя любить больше всех на свете!

Крошка Памела наконец наелась и заснула. Китти залюбовалась на нее: голубоватые тени на веках, яркие, словно утро, щечки, хорошенькие губки, подрагивающие во сне. Она поцеловала ее, зная, что не разбудит, и осторожно опустила в кроватку.

Китти, тоже проголодавшись, босиком отправилась на кухню и подняла тяжелые светомаскировочные шторы. Солнце хлынуло в знакомую с детства комнату, засверкал белый кафель на стенах, а на выскобленный кухонный стол легла золотая полоса. Взяв железный крюк, Китти открыла заслонку кухонной плиты «Рэйберн», бросила в топку горсть углей, открыла поддувало и поставила чайник.

В кладовке, до войны всегда забитой вкусной снедью, теперь стояли банки с маринованной капустой и яблочным чатни и лежала картошка с приставшими комьями земли. Мать пристрастилась выращивать овощи – «Без лука не проживешь». В мирное время Китти отрезала бы себе кусок оставшегося с вечера пирога с телятиной или знаменитой материной имбирной коврижки, тугой и маслянистой. Нынче же – лишь тонкий ломоть хлеба без масла – продуктовых карточек на следующую неделю еще не выдали.

Китти поставила на плиту кастрюльку овсянки, досадуя, что забыла замочить крупу с вечера. Заварила чай. В кладовке оставалось молоко, положенное ей как кормящей матери.

Овсянку Китти подсластила ложечкой драгоценного, сваренного еще до войны ежевичного варенья. В трубах зашумела вода – это мама проснулась в спальне наверху и открыла кран. Вот-вот она спустится сюда, и безмятежному утру настанет конец.

Китти скучала по военной жизни. Скучала по «хамберу». Она была почти готова признать, что скучает даже по войне, ведь здесь, в этом старинном городке, кажется, ничего не изменилось, разве что карточки ввели. Главные дороги по-прежнему пролегают на востоке и западе от города, каналы и железнодорожные пути тоже проходят в стороне.

Вновь поселиться в родительском доме было непросто. Когда беременность подтвердилась и стало известно, что Эд в плену, Китти поняла, что жизнь круто изменилась. Теперь ее дело – растить крошку Памелу и ждать окончания войны и возвращения Эда. Вот тогда они заживут своим домом, все втроем, и Китти больше не придется чувствовать себя обязанной матери.

Вот миссис Тил спустилась на кухню и участливо заворковала:

– Как ты сегодня, голубушка? Я слышала, Памела ночью хныкала, и уже собралась встать и напомнить тебе, чтобы ты не забывала выкладывать ее на животик, иначе она не заснет. Смотрю, хлеб ты не тронула, а ведь я последний кусок специально для тебя оставила. Завтра он все равно уже пропадет. Какое прекрасное утро! Можно бы погулять с Памелой в колясочке. Свежий воздух для таких крошек – это все! Гарольд так любил гулять – прямо плакал, когда мы возвращались домой.

Вестей о Гарольде не было уже несколько недель. Миссис Тил отвела глаза и заморгала, точно от соринки в глазу.

– Ты была совсем другой, тебе совсем не нравилось в коляске, и я никак не могла понять почему, – продолжала мать. – Иногда я спрашивала себя, что тобой вообще движет. Я до сих пор не понимаю, почему ты отказала молодому Рейнолдсу. Идеальная пара была бы, и он тебя просто обожает. Правда, он в церковь ходит, а ты нет, хоть я не понимаю почему. Ты так прекрасно пела в церковном хоре, а Роберт Рейнолдс – парень с хорошими перспективами, все так говорят. Хоть у отца спроси.

– Мамочка, я замужем.

– Да, голубушка, конечно. – Правду сказать, у миссис Тил это как-то вылетело из головы. Муж Китти мелькнул в ее жизни и исчез, и кто знает, какие еще страдания успеет принести проклятая война. – Роберт Рейнолдс, оказывается, так и не женился, все прямо удивляются, но я-то знаю, он юноша серьезный, и уж если что решил, то не отступится.

– Надеюсь, ты не хочешь сказать, что решил на мне жениться.

– Нет, конечно нет. Но если честно, я даже не уверена, знает ли он о твоем замужестве. В конце концов, и венчались-то вы не так, как все ожидали. Не дома, не в церкви аббатства, и в такой спешке – мы толком никого оповестить не успели, – и без Гарольда. А уж Майкл как расстроился, что его не пригласили провести службу.

– Папа не расстроился ни капли, и ты это прекрасно знаешь.

– Он только так говорит, чтобы тебя не огорчать, а на самом деле еще как расстроился, ты же понимаешь.

Китти встала из-за стола:

– Пойду-ка Пэмми проведаю.

Матери, как обычно, удалось вывести ее из себя. В коридоре она столкнулась с отцом, который спускался вниз, уже облаченный в костюм священника с высоким твердым воротником. Круглое розовое лицо просияло при виде дочери.

– Китти, милая моя! – Он обнял ее. – Ты не представляешь, какое счастье для меня видеть тебя каждое утро.

– Ты ведь не расстроился, что не ты нас венчал, правда, пап?

– Нисколечко. С чего бы мне расстраиваться? Мало я, что ли, за всю жизнь народу повенчал? Я был страшно рад, что могу ничего не делать, просто любоваться тобой.

В почтовую щель, прошелестев, упала газета. Майкл Тил взял из проволочной корзины утренний выпуск «Таймс» и, не раскрывая, ткнул ею в Китти:

– Передашь своему прекрасному чаду поцелуй от дедушки.

Он прошел в кухню. Китти замерла на лестнице, услышав ледяной голос отца:

– Я же запретил тебе говорить Китти, что расстроился из-за ее свадьбы.

– Но, Майкл… – Интонация матери сладкая, вкрадчивая.

– Кто ты после этого? Умная?..

– Я дура, Майкл.

Дальше Китти слушать не хотелось. Она поднялась в спальню. Крошка Памела тут же проснулась и таращила на нее большие глаза.

– Хорошо поспала, солнышко? Может, хочешь чистенький свежий подгузничек? А потом прогуляемся к реке и посмотрим на лебедей.

Умом миссис Тил, может, и не отличалась, однако к ведению хозяйства в военное время у нее обнаружился недюжинный талант. Едва узнав о беременности Китти, она начала готовиться к появлению ребенка. Так что Китти, приехав на последнем месяце в Малмсбери, получила в подарок четыре хлопчатые рубашечки, четыре распашонки, три вязаные кофточки, три пары вязаных пинеток и две вязаные шали. И, что самое удивительное, матери удалось раздобыть довоенную коляску «мармет», за которую отец выложил десять фунтов.