Михаил Бродский - Сабанеев мост

К моему удивлению, на следующий день мне позвонила жена Крымова, и оказалось, что это милая и сердечная женщина. Затем позвонил он сам, и таким образом мы заочно познакомились. К сожалению, по его словам, у них в семье нет материалов, которые могли бы быть мне интересны. Разговор был теплый, доброжелательный, и я, своим сиротским детством приученный к сдержанности и выросший довольно сухим человеком – Пава даже называл меня в детстве сухариком, – неожиданно для себя растаял и проявил удивительную, сохранившуюся с юных лет наивность. Я отправил Крымову свои воспоминания и некоторые чудом уцелевшие семейные фотографии, чтобы он мог увидеть своего двоюродного прадеда и двоюродную тетку. Крымов пригласил меня к себе в театр, где мы могли бы познакомиться лично.

Прошло недели три, в течение которых Марина восстанавливалась после операции на мениске, и посещение театра было бы для нас затруднительным. Когда, наконец, колено пришло в норму, я позвонил Крымову. Он не взял трубку, и я решил, что позвонил не вовремя. Не ответил он и на мой второй звонок, что было уже странно. Я долго колебался, прежде чем позвонить в третий раз, но все же позвонил, предположив, что звонки могли быть пропущены случайно, а мое молчание в ответ на приглашение в театр можно расценить, как невежливость.

Ответа не было.

Видимо, он, поразмыслив, решил, что невесть откуда возникший родственник, который, возможно, будет навязывать свое общество, ему совершенно ни к чему.

В этом, конечно, есть некоторый резон. Ведь большинство людей, даже весьма успешных в своей профессии, о которой они могут много и увлекательно рассказывать, за ее пределами совершенно не интересны. Мне, выросшему в довольно герметичной театральной среде, понятны опасения живущего театром занятого человека и нежелание зря терять время в обществе людей из другого мира.

Конечно, в пренебрежении условностями есть некоторая странность, но чем дольше живешь на свете, тем реже удивляешься неприятным проявлениям человеческого характера. Помнится, где-то я читал, что и его отец избегал слишком близких контактов с окружающими.

Вот, кстати, почему интересно изучать историю поколений своей семьи: можно понять происхождение некоторых особенностей собственной личности. В частности, моя способность производить в уме арифметические манипуляции, вероятно, унаследована от Якова Рапопорта, деда со стороны матери, то есть прадеда Крымова. Он родился в нищей семье, учился на деньги еврейской общины и стал служащим банка и его акционером. По словам моей кузины Оксаны, слышавшей это от своей мамы, дед, проверяя счета, быстро водил карандашом сверху вниз по длинному столбцу цифр и сразу писал их сумму, неизменно оказывающуюся правильной.

Попытка проследить историю своей семьи за пределами середины XIX века успеха не имела, и, таким образом, кроме смутных сведений о том, что среди предков со стороны отца в ней были цадики, рассказать нечего.

К концу шестидесятых годов наконец-то Паве должны были дать квартиру, и в связи с этим в семье возникли проблемы. Дело в том, что, женившись на Марине, я выписался из комнаты на Петровке и прописался в «красных домах», чтобы комната после отъезда родителей Марины в новую квартиру осталась за нами. Сегодня уже, вероятно, не все помнят, что московская прописка была актом большой государственной важности, и произвольно менять ее по собственной прихоти было совершенно невозможно. А вернуться формально на Петровку было необходимо, ибо на двоих должны были дать однокомнатную квартиру, а на троих – двухкомнатную. Конечно же, я должен был позаботиться о том, чтобы мои приемные родители хотя бы последние годы жизни прожили в человеческих условиях. Единственным выходом был мой развод, тогда я имел право вернуться в родительскую семью, которым и воспользовался.

Разводиться было удобно: суд, где проходила процедура, находился этажом ниже института. Таким образом, все прошло, так сказать, без отрыва от производства минут за пятнадцать. Марина нервничала, и, объясняя причины развода отсутствием чувств и несходством характеров, порывисто сжала мою руку.

Понятно, что развод был чистой формальностью, и жизнь продолжалась без всяких изменений. В те времена это был стандартный способ решения квартирных проблем. Когда стало ясно, что квартиру Паве и Гале могут дать в новом доме, далеко от метро и без телефона, было решено, что надо получить однокомнатную квартиру и оставить за мной комнату на Петровке, чтобы потом обменять эти площади на удобную двухкомнатную квартиру. Ведь театральные люди кроме всего прочего отличаются от других трудящихся тем, что, как правило, ходят на работу, то есть в театр, два раза в день: утром на репетицию, а вечером – на спектакль. Поэтому короткий путь от дома до театра – это, особенно для пожилых людей, условие сохранения сил и здоровья.

Счастье людей, почти полвека проживших в коммуналках и наконец-то получивших отдельную квартиру, хотя и в конце далекой от центра города Фестивальной улицы, было безгранично. Пока не совершился обмен, Галя приезжала в эту необжитую, почти пустую квартиру с Петровки, чтобы почувствовать, что у нее есть свой собственный клозет и своя собственная кухня.

Теперь, когда Пава и Галя стали жить в комфортных условиях, следовало подумать и о своей жизни. К этому времени Марина окончила институт, получила диплом художника-модельера и осталась в институте преподавать. Пора было заводить детей, но мысль о том, чтобы растить ребенка в этой полутемной, холодной, сырой комнате, была невыносима. Обменять эту комнату на что-то более приличное было невозможно, и единственным выходом был жилищный кооператив. Вступить в кооператив молодому холостому человеку помог Галин брат Шура, работавший в Госстрое, и через два года у Преображенской площади выросла двенадцатиэтажная башня, на последнем этаже которой располагалась купленная мной однокомнатная квартира. Однако ее получение зависело от решения соответствующей комиссии райисполкома, а здесь могли возникнуть проблемы.

Дело в том, что комиссии следовало представить так называемую выписку из домовой книги по месту проживания, где должны были быть указаны состав семьи, занимаемая площадь и основание ее получения. Здесь-то и была зарыта собака. Ведь мои родители и я въехали в квартиру по обменному ордеру, то есть комиссии становилось ясно, что я, одинокий молодой человек, имел собственную хорошую комнату и не нуждался в улучшении жилищных условий. Отдав свою комнату приемным родителям и претендуя на новую жилплощадь, пусть и за свои деньги, я тем самым нарушал установленный порядок. При этом соображения о моральном долге отношения к делу не имели. Риск получения на комиссии отказа был известен уже при обмене, однако поступить иначе было невозможно.