Михаил Бродский - Сабанеев мост

Услышав язвительные прибаутки, Кондратьев усмехнулся:

– Оторвались от народа, Николай Михайлович.

Он был еще сравнительно молод, лет сорока пяти, подчеркнуто демократичен и постель стелил сам.

Спать оставалось недолго. В седьмом часу мы вышли из теплоты вагона в промозглую стылую сырость. Тускло светили станционные фонари, по перрону на мягких паучьих лапах крался дождик. Из темноты вышел на свет директор завода Василенко. Элегантная фетровая шляпа, сдвинутая на затылок, открывала миру пышный чуб над низким лбом, придавившим широко поставленные маленькие бесцветные глаза. Он услужливо взял у Потапова портфель, и все двинулись к машинам.

Столица Мордовии предстала грязным, запущенным провинциальным городом. Осенняя слякоть, моросящий дождь, редкие деревья, уже потерявшие листву, серые и грязно-желтые фасады стандартных пятиэтажек – все наводило уныние и тоску. Ближе к заводу пятиэтажки уступили место довоенным двухэтажным домам барачного типа, показалась ТЭЦ. Пар от градирен растворялся в низко нависших тучах. Трубопроводы, идущие от ТЭЦ к фабричным корпусам и жилым кварталам, пересекали воздушное пространство, придавая городскому пейзажу промышленный вид. Наконец показалась площадка строящегося завода. С шоссе открывалось взгляду недостроенное здание двухэтажного сталелитейного цеха. По всей его длине, то есть на триста метров, был растянут выцветший кумач, на котором огромными белыми буквами было выведено: «Саранский литейный завод – важнейшая стройка семилетки».

– Сколько лет он строится? – спросил Кондратьев.

– Я впервые приехал сюда четыре года тому назад, – ответил я. – Коробка здания с этим лозунгом на фасаде уже стояла. Но работы не велись.

Потапов гневно взглянул на меня.

– Госплан постоянно сокращал капиталовложения, – сказал он, оправдываясь.

– Хотя бы тряпку сняли, – недовольно буркнул Кондратьев.

Дирекция завода временно размещалась в конторских помещениях другого, уже построенного цеха. Мы поднялись по грязной затоптанной лестнице и вошли в кабинет директора, где назойливо лезли в глаза нелепые светильники с цветными абажурами, беспорядочно свисающие с потолка.

– То ли директорский кабинет, то ли кафетерий, – заметил Кондратьев. – Ну и вкус у тебя, Василий Пантелеевич.

Василенко покраснел.

– До интерьера руки не доходят, Владимир Алексеевич, – сказал он.

– Ну, тогда рассказывай, как обстоят дела с пусковым комплексом. Через час строители соберутся.

Доклад был неутешителен: работ было не меньше, чем на полгода. Рабочих не хватало, на стройке трудился спецконтингент, то есть заключенные, зэки. Зону на тысячу двести человек построили вплотную к ограде завода – новенькие свежевыкрашенные бараки и дорожки, посыпанные желтым песочком. Здесь содержались уголовники с суровыми статьями и сроками заключения не меньше восьми лет. В подавляющем большинстве это были молодые люди. Они были неразличимы: темная арестантская роба, одинаково серые лица, потухшие глаза. Спешить им было некуда, и работали они вяло, в холодное время года старались остаться в помещении, используя для этого любые способы вплоть до приведения в негодность уже смонтированных систем.

Через несколько минут к нам присоединились строители, и мы пошли в строящийся цех, где всем стало ясно, что закончить работы до конца года физически невозможно. Молча все вернулись в директорский кабинет. Совещание открыл Кондратьев.

– ЦК и лично Леонид Ильич требуют от нас выполнения установленных планов, – сказал он уже не домашним голосом, а тоном государственного деятеля, в котором звучал металл. – Я доложу в ЦК, что положение серьезное, но меры для безоговорочной сдачи мощностей в конце декабря приняты. О подписании акта приемки сообщите мне до наступления нового года.

К вечеру график окончания работ был готов. Все исполнители понимали, что сроки нереальны, но, подчиняясь партийной директиве, не моргнув глазом, подписали.

Так же, не моргнув глазом, график утвердили три заместителя министра; Кондратьев график подписывать не стал: партия не занималась организацией производственного процесса. Она лишь вдохновляла, подгоняла и контролировала исполнение.

Приняв таким привычным образом необходимые меры, все разъехались, оставив строителей выполнять невыполнимое.

В предновогодние дни в Саранске собралась государственная комиссия, членом которой я был по должности. Перед глазами комиссии стоял цех с мертвым оборудованием, неработающей вентиляцией и незаконченными строительными работами. Всем памятна была проходившая недавно шумная кампания борьбы против очковтирательства при приемке строящихся объектов в эксплуатацию. Выбирать, таким образом, приходилось между наказанием за невыполнение плана и взысканием за ввод в действие недостроенного объекта, то есть между Сциллой и Харибдой в советском исполнении.

Комиссия собралась в кабинете директора, где Василенко заменил легкомысленные светильники обычными лампами дневного света. Вокруг стола сидело человек двадцать. Председательствовал начальник главка Иванов. Это был типичный советский руководитель, достигший в должности секретаря одного из московских райкомов партии уровня своей некомпетентности и пересаженный вследствие этого из партийного в удобное административное кресло. Отразив своей карьерой принцип Питера, он оказался предусмотрительным человеком и успел, пребывая на партийной работе, запастись кандидатской диссертацией на тему литейного производства. Ученая степень и доверие партии сделали его руководителем международной секции Всесоюзной ассоциации литейщиков; в этом качестве он был непременным членом делегаций наших специалистов, выезжавших за рубеж для участия в литейных конгрессах. Тем не менее он был поразительно безграмотен в своей специальности и порой задавал вопросы, на которые с легкостью могли бы ответить студенты. Он был уже немолод, худощав, физически крепок, простоват, но не груб, и в частной жизни казался, вероятно, вполне приличным человеком.

– Вот что, товарищи, – сказал он, открывая заседание, – министерство считает, что объект надо принимать, но подрядчик должен дать обязательство устранить все недоделки в кратчайшие сроки. Впрочем, прошу членов комиссии высказаться.

Задав, таким образом, тон обсуждению, он опустился в кресло и предоставил управляющему трестом слово для доклада.

Доклад был краток: следуя указаниям ЦК партии и лично Леонида Ильича Брежнева, трест работы на пусковом комплексе в основном закончил и предъявляет их к приемке. Недоделки не мешают (тут управляющий на мгновение застенчиво запнулся и даже порозовел) эксплуатации цеха и будут трестом устранены в соответствии с графиком, который строители готовы подписать.