Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга вторая.

Голова пошла кругом у непротрезвевшей еще после выпитого чихиря казачки: «А что если...»

— Слушай, рыбачок, — шагнула она к мальчишке, — исполни мою просьбу. Исполнишь?

— А чего надо сделать?

— Позови сюда Степана.

— Зачем?

— Дело есть очень серьезное. Позовешь? Только не говори про меня. Скажи, человек, мол, один. Поговорить очень нужно, А я тебе за это... — Ольга вынула из–за пазухи смятый рубль, протянула случайному сообщнику. — Приедешь в Моздок, леденцов купишь або еще чего.

Но Казбек отстранился от денег.

— Не надо совсем, — сказал он, перестав улыбаться. — Я так звать его. Вот рыбу возьми, мне, ей-бог, не надо.

— Ты ловил, а мне — рыбу.

— Бери, бери, я завтра еще поймаю, — Казбек сунул в руку понравившейся ему казачки кукан и, отойдя от нее, вскоре затерялся в зарослях бузины.

Солнце скрылось за макушками белолисток, стоящих на том берегу. В быстро темнеющем небе мелькнула черной молнией летучая мышь. Еще удушливее запахла бузина. «Придет или не придет?» — дятлом долбила в голову одна и та же мысль. А если придет, что она ему скажет? Может быть, уйти, пока не поздно? Но словно магнитом притянуло Ольгу к терскому берегу. Будь что будет, решила она, вслушиваясь в вечерние шорохи. Кто–то кашлянул со стороны Крутых Берегов. А вот и шаги послышались в отсыревшем, тяжелом от запаха бузины воздухе.

— Кому я тут понадобился? — раздался совсем рядом встревоженный голос, и задрожавшая не то от волнения, не то от речной сырости Ольга увидела Степана. — Ольга? — спросил он изменившимся голосом.

— А ты думал, революционер какой? — шагнула к нему на одеревенелых ногах казачка. — Ну, здравствуй, Степан Андреич. Чего закрутился, как сазан на кукане? Аль не рад встрече?

— Здравствуй, Оля, — попробовал улыбнуться Степан. — Давно мы с тобой не виделись.

— Аль поскучал?

— Да как тебе сказать... — замялся Степан, — вспоминал иной раз.

— И на том спасибо, — Ольга дурашливо поклонилась в пояс.

— Кстати сказать, — Степан сделал вид, что не понял насмешки, — совсем недавно мы говорили с нашей сотрудницей Дмыховской...

— Вона... — протянула Ольга. — И об чем вы с ней гутарили, ежли не секрет?

— Никакого секрета. Хотим привлечь тебя к общественной работе.

— Без меня меня женили.

— Почему без тебя? На днях Дмыховская приедет в станицу, чтоб увидеться с тобой и обо всем договориться.

— Ты тоже приедешь?

— Нет, зачем же...

— А меня повидать.

Степан потупился, промямлил, в ответ, что, дескать, видеть ее всегда рад, но у него в Совдепе столько дел, что... Но Ольга не дала ему договорить. Подойдя вплотную, ожгла его синим пламенем широко раскрытых глаз.

— Эх, Степа, Степа, боль моя, — выдохнула она точно так же, как тогда, при встрече на моздокском базаре много лет назад. — Аль кроме Совдепа да всяких там демократиев, нет у тебя для меня других слов? Неужто я хуже твоей осетинки? Можа, ты доси не разглядел как следовает, а? — Ольга рывком развязала концы платка, кинула его себе на плечи, заломив назад руки, выгнула по-девичьи бугристую грудь. — Ну чем не хороша? Какого рожна тебе еще надоть?

У Степана перехватило дыхание: и правда, красива казачка в малиновом отблеске догорающей зари. Чистое, смугловатое от. загара лицо. Синие, как предвечернее небо, глаза. Нежные, похожие на лепестки розы, губы. Отсвечивающие золотом волосы, Под цвет им покачиваются в мочках маленьких ушей золотые серьги в виде скачущих во весь мах лошадей. Где он видел такие же?

— У меня ведь жена, — пробормотал Степан, пряча свою беспомощность за этими словами, как прячет в момент опасности свою голову страус в песке.

— Жена... — повторила Ольга изменившимся от ненависти голосом. — Думаешь, ежли жена, так и святая? Я тоже мужнина жена, а вот на Терек пришла, чтобы с тобой свидеться.

— Зачем ты мне это говоришь?

— А затем, чтобы знал, что мы, бабы, тоже не из дерева сделаны, не можем по нескольку годов ждать мужниной ласки..

— Не понимаю...

— Да все ты понимаешь, не прикидывайся. Ты мне лучше скажи, чем тебя приворожила эта осетинская девка? Какими такими рацинальностями?

— Что ты плетешь, Ольга? Откуда такие слова? — изумился Степан.

— Строга, говоришь, расчетлива? — не слушая его, продолжала Ольга. — Я тоже строга, да не со всеми. Вот с тобой, к предмету, у меня, никакой строгости... Степушка! Желанный ты мой! Иссушил ты мою всю душеньку, колдун проклятый! Ну не хочешь быть моим мужем, будь моим полюбовником, — Ольга положила трепетные руки на Степановы плечи, прижалась к его груди.

Нет, не вырваться на этот раз шмелю из патоки. Завязли лапки в сладкой трясине и с каждым мгновением все глубже вязнут. Затрясло, Степана, как в малярийном ознобе. Прижал он казачку так, что у нее кости хрустнули под кофтенкой.

— Заимею от тебя дитеночка, — продолжала она жарко дышать в ухо Степану, разомлевая в мужских объятиях. — Будет он таким же, как ты, сероглазым и сильным. А на Соньку, свою плюнь, корову яловую. Не таковскую тебе бабу нужно. Пущай ее пристав огуливает...

Эх, недаром говорится, в добрый час сказать, в худой помолчать. Дернуло же за язык обалдевшую от счастья казачку ляпнуть такое! Словно прижатый к нему ветром сноп, отшвырнул ее от себя Степан.

— Черт знает что ты говоришь, — произнес он глухим от сдерживаемого гнева голосом. — Какой пристав? При чем тут пристав?

Но и Ольгу от такого грубого толчка тоже охватило гневом, как охватывает при пожаре пламенем сухое дерево.

— Какой пристав? — переспросила она злорадно, в ядовитой усмешке показывая мелкие лисьи зубы, — Моздокский, какой же еще. Думаешь, она ждала тебя все энто время? Как же: только и свету что в окне, и почище кавалеры есть.

Ольга бросала злые, страшные слова, сама не веря в них, но испытывая невыразимое никакими словами удовлетворение. Понимала, что говоря так, теряет насовсем любимого, но уже не могла ничего поделать с собою.

— Ну и подлая ж ты баба, — еще глуше произнес Степан и, плюнув на куст бузины, зашагал прочь от терского берега.

— Степа! — вскрикнула Ольга, бросаясь за ним следом, но тот лишь отмахнулся.

«Как тогда на Коске», — похолодело в груди у Ольги.

— Уходишь? — снова крикнула зазвеневшим от тоски и ненависти голосом. — Ну и катись! А я тоже пойду... в Орешкин лес.

Но Степан уже растворился в быстро сгущающихся сумерках.

Ольга вернулась домой поздно. Свекровь взглянула на ее осунувшееся лицо, на темные тени под глазами, перекрестилась шепотком и ничего не стала спрашивать. Но супруг не заметил никаких перемен ни во внешности жены, ни в ее настроении. — Ну, что, сказал дохтур? — вытянул он шею.

— На войну не заберут, не боись, — усмехнулась Ольга, сдергивая с головы платок и поправляя на висках взлохмаченные волосы.