Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга вторая.

— Зачем же сидеть? — возразил Степан. — Нужно выяснить отношения с чеченцами путем мирных переговоров. Ведь мы их даже не позвали на наше заседание, чтоб узнать их точку зрения на создавшуюся ситуацию.

— Волка за то, что он овцу задрал, стреляют, а не выясняют с ним отношения! — выкрикнул Пятирублев.

— Ну, такую овечку, как терский казак, не так–то легко задрать, — усмехнулся Степан. — Она, однако, позубастее иного волка.

Лучше этого комплимента для сидящих в зале терцев вряд ли можно было придумать в данную минуту. Они заулыбались, округляя груди и оглаживая бороды.

— Ловко, чоп ему в ноздрю! — загомонили между собой. — Как это он... позубастей, говорит, волка, ха-ха-ха! Да мы, бывалоча, под Карсом с турецкой барсы шкуру спущали.

— Что и говорить, терский казак он и есть казак. Ишо неизвестно, кто первым кого подрал: чечен казака или казак чечена.

— Обое хороши, друг дружке не уважат...

Настроение делегатов резко изменилось. Напрасно Пятирублев кричал в свое оправдание, что насчет овцы он выразился фигурально, что не хотел этим сравнением ущемить самолюбие своих земляков — их воинственное настроение спало, как спадает вода в пруду, вытекая череда размытую паводком плотину.

— Предлагаю проголосовать, — попытался перекрыть «промоину» Рымарь — Кто за то, чтобы выступить в поход против чеченцев, прошу поднять руки.

Но Степан не дал ему осуществить свой маневр.

— Какое мы имеем право брать на себя эту позорную и крайне опасную миссию! — поднялся он с места и окинул делегатов горящим взором. — А не останемся ли мы одинокими в этой военной авантюре? Разве мы заручились согласием и поддержкой всех народов Терской области?

— А что вы предлагаете? — прищурился Рымарь. — Созвать съезд всех народов Терека?

— Я ничего не предлагаю, — не повышая голоса, ответил Степан. — Но коль так остро стоит вопрос о войне и мире с горцами, я — за съезд.

Его поддержали с мест Ионисьян и другие товарищи.

— И если таковой съезд примет решение объявить войну восставшим племенам, вы и ваши друзья подчинитесь этому решению?

— Глас народа — божий глас, — смиренно сложил на груди руки представитель Совдепа.

— Кто хочет высказаться по существу сделанного предложения? — обвел Рымарь взглядом загудевшую пчелиным ульем аудиторию.

Высказаться захотели многие. Высказывались за и против. Однако большинство представителей одобрило идею созыва всенародного съезда, правда со следующей оговоркой: «В работе съезда может участвовать все население Терской области: казаки, крестьяне, воинские части, рабочие и трудовые народы, кроме племен, восставших против мирных граждан».

Степан не стал настаивать на изменении этого параграфа резолюции: и без того сегодня одержана большая победа.

— Вася, — сказал он Картюхову, когда они шли вместе о ним из Военного совета в Совдеп. — Завтра же жмите с Терентием в Пятигорск к Кирову, сообщите ему о предстоящем съезде.

— Да разве Киров не во Владикавказе? — удивился Картюхов.

— Во Владикавказе, брат, сейчас царствует полковник Беликов со своими офицерскими сотнями, а он, к сожалению, не разделяет взглядов большевистских лидеров, — криво усмехнулся Степан.

«Правду, выходит, сказал золотарь», — подумал Картюхов. Сам он еще не разобрался толком в обстановке за столь недолгое свое пребывание в родном городе.

В это же самое время председатель Военно-революционного совета полковник Рымарь тоже давал указания.

— Немедленно, слышите, — говорил он своему помощнику Пятирублеву, нервно шагая взад-вперед по кабинету и рубя ладонью синий от табачного дыма воздух. — Стяните в Моздок все имеющиеся в нашем распоряжении казачьи сотни. Черт вас дернул, есаул, брякнуть на заседании об этой паршивой овце.

Бац! На оконном стекле появилось снеговое солнышко.

— Кто это хулиганит там? — подошла к окну Олимпиада Васильевна, или как ее называли за глаза ученики, «Лампада Васильевна». Она внимательно осмотрела покрытое мокрым снегом пространство между школой и собором, недоуменно пожала худыми плечами и вернулась к столу.

— Кто бросил снег? — спросил шепотом Казбек у соседки Нюры Федотовой, успевшей посмотреть в окно раньше учительницы.

— Какой–то черноблузник из реального, — шепнула в ответ Нюрка. — За угол спрятался.

Интересно, кто бы это мог быть?

— Он худой и носастый, как наша Лампада? — решил уточнить приметы реалиста Казбек.

— Нет, лицо у него вот такое, — провела Нюрка ладошками по своим румяным щекам, — и нос небольшой.

Ну конечно же, это Трофим Калашников! Кто ж еще, кроме него, припрется к приходской школе в такую дрянную погоду. Даже перемены не дождался, видать, очень важный хабар принес. Что же делать? До конца урока еще ого-го! Не раздумывая долго, Казбек задрал над головой руку.

— Что тебе? — спросила учительница.

— Выйти... — скорчил Казбек на лице страдальческую гримасу, — живот болит.

— Гм... есть надо меньше, — сделала вывод учительница и махнула рукой. — Иди да не задерживайся, я сейчас буду объяснять новый материал.

Казбек выбежал на улицу. На ней сегодня неуютно: под ногами лужи, над головой хмурые тучи, из которых сыплются на раскисшую землю мохнатые снежинки. Они тут же тают и лишь на перилах крыльца да на архитектурных выступах собора скапливаются пышными грудами, напоминая собою горностаевые меха, которые носит на своей шубе мадам Ганжумова.

Шлепая по лужам, Казбек обогнул угол школы, так и есть: за ним стоял его молочный брат Трофим Калашников.

— Ты чего? — спросил без лишних церемоний приходской ученик ученика-реалиста.

Трофим воровато посмотрел по сторонам, затем приблизил круглое лицо к худощавому лицу приятеля и горячо нашептал ему на ухо:

— Казаки сбираются... большевиков кончать.

— Каких большевиков? — вытаращился Казбек.

— Которые на съезд приехали. Кирова какого–то и еще одного — чудная фамилия. Степана вашего тоже...

— От кого ты узнал?

— Пятирублев говорил, если Киров с этим самым, что чудная фамилия, пойдут на съезде против казаков, кончать их будем. Я ночью проснулся на печке, а они за столом сидят.

— Кто?

— Пятирублев этот самый. А еще с ним Рымарь да косоротый осетин с луковским атаманом. И кровник твой. Ты только не проболтайся кому, а то Силантий меня, как того барана, подвесит за ноги к перекладине, он, знаешь, какой злой.

— Не бойся, я не проболтай, только Степану надо сказать.

— А где он?

— На съезде. В «Палас» ушел. Я просил, чтоб взял с собой. Не взял. Это, сказал, не кукольный театр, в школу, сказал, иди. Ты вот что, ма халар, подожди меня за оградой вон под тем деревом. Сейчас будет большой перемена... большая перемена, — поправился Казбек, — я незаметно оденусь и ранец возьму. Потом в «Палас» с тобой пойдем. Степану все расскажем. Может, за такой хабар он нас в «Палас» пустит. Там, должно, новую картину ставить будут. Хорж?