Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга первая.

Но тут перед ее глазами мелькнула между деревьями знакомая заячья шапка, «В рощу за каким–то лядом подался», — подумала девушка, с нетерпением ожидая, когда деревянный конь, описав круг, снова вынесет ее к южной стороне карусели. Ну так и есть! Идет Степан по аллее, а впереди него с палкой в руке — учитель приходской школы Темболат Тохович, тот самый, что говорил на новогоднем вечере, будто казаки образовались из беглых мужиков.

Конь описал еще один круг, и Ольга на этот раз увидела невероятное: их гость-мужик держал в объятиях учителя-осетина. Жгучее любопытство овладело ею, потеснив даже на время вспыхнувшее чувством этому таинственному чужаку. Она сегодня же, нет, сейчас выяснит, в чем дело. Откуда он учителя знает, если приехал в хутор из какой–то Белоруссии и в Моздоке никогда прежде не был?

Ольга едва дождалась, когда остановится карусель. Схватив Дзерассу за руку, бросилась к роще, но тех двоих и след простыл. Мимо по аллеям шли гуляющие парочки, прячась в кусты сирени, гонялись друг за другом мальчишки, куда–то брел, пошатываясь, пожилой казак в широкой, как грачиное гнездо, папахе. Заячьей шапки нигде не было видно.

Вечером хозяева и гости сидели за столом, ужинали. Данел то и дело поглядывал на дверь: не покажется ли на пороге загулявший кум.

— Никуда он не денется, — успокаивал его Кондрат, обсасывая куриную косточку. — Небось, подцепила какая–нибудь краля, ну и того... дело молодое. Придет. Не теперь, так утром.

— И вовсе он ни с какой не с кралей, — не выдержала сидящая напротив Ольга и покраснела до корней волос, словно «кралей» была она сама.

— Ты его что, видела? — встрепенулся Данел.

— Видела, — нахмурилась Ольга. — Он с учителем-осетинцем куда–то подался.

— Ты, наверно, спутала его с кем–нибудь, дочка, да быть мне жертвой за тебя, — криво усмехнулся Данел. — Степан никого не знает в Моздоке, никогда здесь не был.

— Не спутала. Вот она тоже видела, — упрямо возразила Ольга и показала локтем на Дзерассу.

Тогда из–под икон «святого угла» раздался угрюмый бас хозяина хаты:

— Недаром сказано: «Своя родня по сапогам видна». Для энтова учителя давно уже веревка свита — языкаст больно и строптив. Про него отец Феофил говорил, что он безбожник и вольнодумец. Сдается мне, что ваш мужик из тех же квасов.

От этих слов всем стало неловко.

Кондрат было затянул песню о казаке, который «скакал зеленым всадником через кавказские края», но его недружно поддержали, и песня оборвалась на первом куплете,

«Не надо мне было говорить», — подумала с запоздалым раскаянием Ольга, выходя из–за стола и кланяясь отцу-матери за хлеб-соль. Не к добру повстречался ей этот кацап. Сердце-вещун подсказывало, что не сольются их жизненные тропки в одну дорожку. Недаром папаша невзлюбил его с первого взгляда. Да и девка у него на хуторе. «Ну и черт с ним!» — озлилась вдруг на исчезнувшего гостя. Что в нем такого? Из вечернего сумрака выплыло лицо Степана с открытым взглядом больших серых глаз и улыбкой на четко очерченных губах. «Колдун проклятый», — повторила про себя казачка и тяжело вздохнула.

Не пелось ей в тот пасхальный вечер с подружками на лавочке под акациями у соседки Матрены, не игралось в горелки на станичной площади возле церкви. В самый разгар веселья ушла и увела с собой Дзерассу.

— Ложись спать, меня не дожидайся, — сказала хозяйская дочь гостье и вышла из летней хаты.

В небе сияют звезды. Со стороны казачьего правления доносятся переливы гармошки. На базу вздыхает во сне старый бык Угус. Распустившаяся над плетнем верба кажется в темноте лохматой головой ведьмы.

«Во имя отца и сына», — перекрестилась Ольга и, осторожно пройдя по базу между лежащими коровами, вышла в огород. Там еще темнее, чем на дворе, но Ольгу уже ничто не могло остановить. Будь что будет, решила она, миновав огород и спускаясь по косогору к выгону, отделявшему большим полукругом станицу Луковскую от города Моздока.

Вскоре она вышла на дорогу, по которой луковчане возят зерно на байдачные мельницы, что стоят одна за другой на Тереке недалеко от городской рощи. Последняя чернеет впереди справа гигантским косматым зверем, который подмигивает отчаянной девке воспаленным глазом, — то полыхает факелом на Терском хребте газ из нефтяной скважины.

Будет ли конец этому выгону? Идешь, спешишь, спотыкаешься, а городские огоньки словно застыли на месте. Дорога давно уползла вправо, к роще. Ольга напрямик бежит к крайним домикам. Здесь уже не так страшно. Брешут собаки, слышны людские голоса. Кривыми переулками Ольга выбралась наконец на Фортштадтскую улицу, охватывающую город огромной дугою с юго-западной стороны, и только теперь облегченно вздохнула: нет, назад она выгоном не пойдет, лучше сделает крюк по основной дороге.

Ольга умерила шаг, боясь проскочить нужный ей переулок: кажется, там растет большая белолистка. Вскоре она подошла к кирпичному дому Дударихи, известной на весь Моздок торговки брагой, на квартире у которой жил учитель. Ольга тихонько подкралась к окну и заглянула в щель между занавеской и перекрестием рамы. Она не ошиблась — Степан находился здесь. Он сидел у стола боком к окну и что–то читал вслух. Ольга прислушалась:

донесся к ней Степанов голос. «Стихи читает», — поняла Ольга. Она еще плотнее припала к стеклу.

— Чувствует поэт горе народа, — проговорил гость, повернув голову к хозяину, который, заложив руки за спину, прохаживался взад-вперед по комнате.

— Коста Хетагуров кровью пишет, — словно из–под земли прямо–таки дьяконским басом прогудел учитель над самым ухом Ольги. — Стихи запрещены цензурой и ходят в народе в рукописном виде. Возьми с собой эту тетрадку, почитаешь, а может и пригодятся, вернешь при случае. А сейчас послушай, о чем пишет «Казачья неделя». Ты–то у себя на хуторе газеты хоть видишь?!

Учитель подошел к столу, вытащил из–под книг газету, развернул ее.

— Любопытная статья. Вот, например, это место... — голос его зазвучал отчетливей. — «Теперь наступило время, когда армия должна доказать, что понимает порученное ей государем и отечеством дело — быть стражем порядка. Если армия сама пойдет не по тому пути, которому она обязалась присягой, то пропала наша родина, пропала могучая Русь...»

— Не надеются, значит, на армию, — вставил Степан.

— Вот-вот, — обрадовался учитель. — Но слушай дальше... «В среде России много инородцев, присоединенных в разное время силой оружия к России. Конечно, эти инородцы только и могут радоваться падению русского царизма и вместе с ними и отщепенцы — русские по рождению, но не по духу...» Понимаешь? Враги революции открыто признают, что «инородцы могут радоваться падению русского царизма». Следовательно, они могут не только радоваться, но и принять в свержении царизма самое деятельное участие плечом к плечу с русскими.