Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга первая.

— На пустырь к роще сходим. Там народищу нынче будет, что на твоей ярмарке в Успеньев день, — продолжал уговаривать Данела Кондрат. — И девки на карусели покатаются. А то кума твоя, небось, такой штуковины и в глаза не видела.

И Данел не выдержал.

— Хорошо, ма халар Кондрат, — сказал он новому другу, — пусть будет по-твоему: пойдем в рощу, поглядим на людей и себя людям покажем, как говорил наш вахмистр Кузьма Жилин.

Во все время этого разговора Степан стоял в сторонке у плетня и, покуривая, наблюдал краем глаза за хозяйской дочкой. В лучах утреннего солнца она казалась еще красивей. Толстая коса, переброшенная через плечо, блестела, словно сплетенная из золотых нитей. Из–под таких же золотистых локонов, обрамлявших упругими завитушками белый лоб, светились синие-синие, как небо на закате особо ясного февральского дня, глаза. Когда эти глаза встречались с его глазами, чуть заметная улыбка трогала девичьи губы, свежие, как розовый бутон.

Хороша казачка! Стройная, белозубая. Не девушка, а само утро, раннее, весеннее. Утро жизни. Она без видимой причины то и дело входила и выходила из хаты, заглядывала во времянку, подбегала к Дзерассе и, смеясь, что–то шептала ей на ухо. Услышав, что гость-осетин согласился повременить с отъездом, чмокнула Дзерассу в щеку, затем сняла с собственной шеи нитку бус и решительно надела ее на шею зардевшейся от счастья девушки.

Странное чувство владело Степаном, когда он смотрел на эту красивую казачку. С одной стороны, она притягивала к себе, как притягивает магнит железные гвозди, с другой — отталкивала, как тот же магнит те же гвозди при одинаковой полярности: слишком яркая красота пугает подчас. Нет слов, очаровательна юная терчанка, но не слишком ли смело смотрит она в глаза мужчинам? Перед взором встал образ Сона, и Степан почувствовал, как потеплело на сердце, словно горячую ладонь положила ему на грудь степная красавица. Он вспомнил, как очерчивал мелом девичью ступню, как учил Сона с Дзерассой читать по-русски. «Я люблю маму», — водила Сона пальцем по книжной странице и краснела от чувства неловкости перед молодым учителем.

— А ты пойдешь в моздокскую рощу? Или боишься, как бы тебя там девки не украли? Останется тогда твоя Соня вековухой, — вывел его из раздумья голос Ольги. Она вырядилась в новую гейшу с опушкой из выдры и держит под руку осетинку. На розовой губе прилип клинышек подсолнечной кожуры, в синих глазах искрятся два отраженных солнца.

Степан не успел ответить на насмешку рыжеволосой красавицы — за плетнем со стороны улицы раздались звонкие голоса, и в следующее мгновенье целая стайка нарядных девчат подпорхнула к бреховскому подворью: — Ольга! Ты чего доси копаешься? Айда в рощу. Там музыка играет и цыган ведмедя на чепи водит.

— Иду-у! — Ольга в последний раз метнула в простоватого сапожника насмешливый взгляд и вместе с Дзерассой скрылась за калиткой.

— Мамака! — крикнула она с улицы, — дайте нашему гостю кинжал с кухни, а то как бы его наши девки не обидели.

Антонея в ответ только головой покачала: и в кого уродилась дочка?

— Должно, в Устинью, — пробурчала себе под нос.

— Чего? — не поняла стоящая рядом с нею на порожке Прасковья с двумя младенцами на руках.

— Да говорю, девка моя с характером, в сестру Устю пошла: такая же озорница была...

В воздухе — колокольный перезвон и медь духового оркестра Второго Горско-Моздокского казачьего полка. А еще в нем — волнующий запах нарождающейся зелени и прохладный ветерок с терского берега.

На пустыре возле рощи и в самой роще народу — яблоку упасть негде. Сегодня сюда сошлись отпраздновать Христово воскресение жители не только города, но и окрестных станиц и сел. Одни из них катают по вытоптанной площадке крашеные яйца, другие такими же яйцами закусывают в тени раскидистых тополей-белолисток, третьи хохочут над остротами кукольного Петрушки или болеют за исход состязаний в беге среди мальчишек, устроенных местными богачами-кутилами. Сами богачи пьют вино на линии воображаемого старта, и один из них в черном картузе и высоких шевровых сапогах диктует сопливым спринтерам условия забега:

— Вот как пальну из этой оружии, — «судья» встряхивает нераскупоренной бутылкой шампанского, — так вы и того... шпарьте что есть духу до собора и обратно. Кто первый прибежит обратно, тому три копейки приз. Господа! — поворачивается он к своей компании, — ставлю полсотни на вот этого рысака.

Довольные шуткой богачи с готовностью поддерживают ее автора:

— А я ставлю четвертной на рыжего.

— Смотри, стервец, не подведи, я на тебя сотенную отвалил, — грозит пальцем владелец галантерейного магазина Марджанов.

Выстроившиеся шеренгой «рысаки» (человек двадцать) завороженно смотрят на темно-зеленую с серебряным горлом бутылку, из которой сейчас стрельнет дядька. Самый маленький, белобрысый, в рваных штанах и с голубым башлыком вместо рубашки на голых плечах сказал нерешительно:

— Дюже далеко.

— Что далеко? — воззрился на него устроитель «бегов».

— Бечь, говорю, далеко. Хучь бы до Фортштадтской, а то — до собора: дыхала не хватит.

— Можешь не бежать, тебя никто не заставляет, вон вас сколько. Он ведь, алтын, на земле не валяется — его заработать нужно. Ты–то вон бегаешь, а я в твои годы не бегал, а кожи таскал за милую душу. Бывало, прешь ее, проклятую, задыхаешься...

— Так вы теперь за это готовы со всякого кожу драть? — перебил его насмешливый голос из толпы болельщиков.

Богач угрожающе повернул тяжелую голову, словно бык, которому какой–то смельчак неожиданно крутнул хвост, и свирепо задышал:

— Кто там еще вякает, а ну, покажись?

— Извольте, — из толпы выдвинулся худощавый молодой человек кавказского типа с коротко подстриженной темной бородкой и усами в тщательно отутюженном форменном сюртуке с орластыми пуговицами и сверкающих лаком ботинках. На голове фуражка с кокардой, в руках полированная трость.

«Темболат!» — у Степана зачастило в груди сердце, и в один миг вспотели ладони. Он–то его собирался разыскивать во Владикавказе. Если только не ошибся... Степан подошел ближе. Ну, конечно же, это Темболат! И нос с горбинкой, и глубоко запрятанные под надбровными дугами глаза, и привычка изламывать бровь при разговоре. Сомнений больше не оставалось. Степан едва сдержал себя от желания тут же броситься к нему, осмотрелся — вокруг подгулявшие горожане и станичники. Данел с Кондратом стоят у лотка шашлычника и хлопают друг друга по плечам, выражая таким образом переполнявшие их дружеские чувства.

Тем временем купец подошел к Темболату, гневно уставился в него мутными глазами, и Степан без труда узнал в нем вчерашнего знакомого, подарившего ему десятку и крашеное яичко.