Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга первая.

— Фатима! Спляши вместо Сона. Пускай Микал ноги разомнет.

Хоть сквозь землю провалиться от стыда Микалу. Опозорила нищенка на весь хутор. Скрипнул зубами, нахлобучил папаху на самые глаза, выскочил из круга: «Это все тот проклятый русский, пропасть бы ему, из–за него ушла». Ну, так и есть! Вон мелькает в красноватом отсвете горящей лучины ее голубое платье — домой направилась.

Микал, сдерживая себя, чтобы не привлечь внимания насмешников, зашел за саклю бабки Бабаевой и только тогда побежал по кривой улочке в обход ушедшей обидчицы. Он встретил ее недалеко от колодца. Задыхаясь от бешенства, прохрипел:

— Клянусь богом, Сона, ты опозорила меня! Почему бросила посредине танца?

— Пропусти меня, Микал, я очень устала и хочу спать, — ответила Сона, пытаясь обойти живое препятствие, но Микал снова преградил ей путь.

— Сона... — голос его сделался мягче. — Скажи мне, Сона, почему ты меня не любишь? Может быть, у меня глаз кривой или на спине горб вырос? Знаешь, сколько у моей матери нарядов для тебя?

— Пусть прибережет их для дочки пиевского старшины.

— Нужна она мне больно. Я никого не хочу, кроме тебя. Скажи мне... — с этими словами Микал сделал попытку приблизиться к девушке и взять ее за руку.

— Не подходи! — крикнула Сона. — Ты забыл обычай наших предков. Пропусти меня. Что скажут люди, если увидят нас?

— Плевать мне на обычаи и на людей! — голос Микала снова стал наполняться бешенством. — Я люблю тебя и никому не уступлю, клянусь звездами и тем, кто сотворил их!

— Сейчас не время говорить об этом. Пусти же...

— А-ааа... знаю, — процедил сквозь зубы Микал. — Ты любишь русского, да? Этого бугая, которого я скоро запрягу вместе с нашим быком в плуг и буду пахать свою землю. Что ты нашла хорошего в нем, бродяге без роду и племени?

— Пропусти меня, я хочу спать.

— Ау! Спать! Ты спешишь улечься рядом со своим любовником. Все знают, что дочь Данела...

Звонкая пощечина прервала поток оскорбительных слов.

— Подлец! Чтоб распух твой язык и заткнул тебе глотку!

— Прежде я тебе заткну, гулящая баба! — прорычал отвергнутый поклонник и, схватив Сона, потащил в ближайший закоулок.

Чья–то твердая рука легла на его плечо:

— А ну, парень, не балуй.

Микал повернул голову на ненавистный голос, выпустил из рук пленницу.

— Русская собака! Ты хочешь уйти к своим мертвым? — с этими словами Микал выдернул из ножен кинжал.

— Не много чести для джигита — убить безоружного, — нервно рассмеялся в лицо противнику Степан, в то же время цепко следя за каждым его движением.

— Воллахи! — Микал в бешенстве кольнул себя кинжалом в левую руку (вытащенный кинжал должен «напиться» крови, чужой или своей) и отбросив его в сторону, пошел на соперника. — Я и без него напьюсь твоей крови.

Кто знает, как бы развернулись события, если бы в них не вмешалась Сона. Сдернув с головы покрывало, она молча взмахнула им перед глазами соперников и положила на землю. Словно невидимую стену воздвигла между ними.

Как же должны быть могущественны горские законы, чтобы одним легким движением слабой девичьей руки предотвратить драку, а может быть, и убийство. Только что осквернив в безумном порыве один из этих законов, запрещающий посягать на девичью честь, горец с готовностью склоняет голову перед другим, требующим безоговорочного подчинения этой же носительнице упоминаемой чести.

— Молись за Сона повезло тебе, — бросил сквозь зубы усмиренный женским покрывалом молодой джигит, поднимая кинжал и с лязгом забрасывая его в серебряные ножны. — Но помни: наши тропинки сойдутся в узком месте — тогда пощады не жди.

— Не хвались, на рать идучи, — усмехнулся Степан в ответ, чувствуя в ладонях нестерпимый зуд от желания хорошенько оттрепать этого заносчивого молокососа, но поблизости вдруг затарахтели колеса и раздались тревожные крики:

— Эй, люди! Кто не спит да слышит: проклятые чечены напали на нас в степи!

Голос как будто Аксана Каргинова. Но о чем он кричит, стоя в своей бричке? Что произошло?

— О чем он? — спросил у Микала, подбегая вместе с ним к игрищу, у которого остановилась бричка.

— Абреки напали на Аксана, когда он с Чора возвращался из Пиева, Аксан ускакал, а Чора там остался, свалился убитый с брички, — перевел слова Аксана временно забывший о ссоре Микал. Он учился в моздокской осетинской школе и неплохо владел русским языком, его даже хотели назначить писарем в киевскую сельскую управу,

Степан взглянул на Аксана. Заросший до самых глаз черными волосами, с дико вращающимися глазами, он был страшен.

— Седлайте коней! — кричал Аксан, размахивая длинными руками. — Они не смогли еще далеко уйти. Отомстим мусульманским злодеям за пролитую христианскую кровь!

— В погоню!

— Выпустим кишки грязным собакам! — понеслось над игрищем, а из расположенных по соседству домов повыскакивали проснувшиеся хозяева:

— Что горит? Кого убили? Где абреки?

В несколько минут все жители хутора поднялись на ноги. Словно потревоженный рой пчел загудел, вылетая навстречу врагу. Захлопали калитки. Защелкали курки ружей. Зацокали подковы выводимых из конюшен лошадей.

— Будь осторожен, хозяин наш. Не лезь зря под пулю, у тебя вон сколько детей, — напутствовала Даки мужа, придерживая за повод танцующего под седлом Витязя.

Степан вскочил на вислопузого Красавца, потрусил вслед за остальными посмотреть, как расправятся с абреками разъяренные хуторяне. «Бедный Чора! Попал из огня да в полымя», — думал он при этом.

Тем временем Микал прыгнул в бричку Аксана.

— Погоняй к моему дому, ружье захвачу! — крикнул он, перекрывая голоса воинственных сограждан.

Когда отъехали от толпы, Аксан придвинулся к своему пассажиру, шепнул на ухо:

— Ну как, Микал, чисто сработано? — он удовлетворенно хохотнул, игриво подтолкнул соседа по сидению.

— Ни одна собака не догадается, — ответил так же шепотом Микал.

— А ты его хорошо пристукнул? Не воскреснет снова?

— Воллахи! Я этой палкой смогу бычка убить: в лоб — раз! — только ногами дрыгнет. Чора уже помогает моему деду, да быть ему в милости у всевышнего, возить солому к очагу Барастыра, — злорадно рассмеялся Микал.

— Ты настоящий джигит, умереть бы мне за тебя, — похвалил его Аксан и протянул ладонь ковшиком: — Ну, давай теперь...

— Чего тебе? — удивился Микал.

— Как — «чего»? Ты разве забыл наш уговор?

— А... это ты про серьги, да? Понимаешь, нет их.

Вынул газырь: один, другой, третий —нет. Ты, наверно, ошибся, Аксан.

— Я не ошибся, Микал, — возразил Аксан, натягивая вожжи Ястребу у ворот дома Чайгозты. — Это ты ошибся: положил серьги не в мой, а в свой карман. Бог тебя накажет за такую ошибку. Отдай лучше добром, а то...