Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга первая.

— Помолчал бы, Денис, лучше послухай, что умные люди скажут, — вмешалась в разговор Стешка и тепло посмотрела на незнакомца. — Ты, милый человек, видать, знающий и грамоте обучен, погляди, что тут в бумажке написано.

Степан взял в руку протянутый ему рецепт.

— «Олеум рицини», — прочитал вслух латинскую пропись.

— Чудно, — удивилась Стешка. — А как по-нашему, по-казацки?

— Касторка.

У Стешки от неожиданности отвисла губа.

— Матерь божия! — воскликнула она. — Это выходит, я за касторкой по такой грязе перлась? Да у меня ее дома на божничке целая бутылка стоит. Вот же чертов кацап! Рубль схапал, а взамен касторки выписал, чтоб на тебя самого напала эта самая...

Затем снова обратилась к Степану:

— Може, ты посоветуешь чего–либо от хвори?

— В медицине я не силен, — ответил Степан, — а посоветовать могу. Бабка у меня, покойница, больных травой лечебной пользовала. Хорошо помогала. Попей–ка ты, брат Денис, соку от квашеной капусты. Вместо чихиря по стакану два раза в день. Да сделай отвар из шиповника. Попробуй, старина. Если и не поможет, то и не повредит. Терять–то тебе нечего.

— Терять, ты правду сказал, мне нечего, — согласился Денис. — Вот только фамилию жалко. Мой прапрадед Егор Невдашов с самим Пугачевым из моздокской тюрьмы бежал, знатный казак был. Ну, прощай, дай бог тебе здоровья. В Стодеревскую приедешь за чем–либо, забегай в мой курень.

«Так это же тот самый Денис, про которого рассказывал Тихон Евсеевич», — догадался Степан и, пожав худую Денисову руку, зашагал как можно быстрее к базарной площади.

Она по-прежнему гудела на разные голоса и переливалась всеми красками. Арба с Красавцем тоже на прежнем месте. Сам Чора отмеривает жестяной банкой просо очередному покупателю.

— Да ты, отче, посмотри повнимательней на нее. Ведь это не икона, а произведение искусства. Новгородское письмо, рублевский почерк, — донесся сбоку знакомый голос. Степан повернул голову: возле одного из казачьих возов торговался с каким–то благообразным старичком стодеревский богомаз. На возу — целый ворох икон, больших и маленьких.

Степь. Серая, угрюмая, с прогорклым запахом побитых морозом трав. Ни цветка на ней, ни яркой бабочки над нею. Замерла жизнь в этом необъятном раздолье. Словно безнадежный больной, лежит степь, неподвижная, тихая, торжественная, безропотно ожидая того неотвратимого часа, когда накроют ее окостеневшее тело белоснежным саваном,

А вообще–то нет. Не похожа степь и в эту безотрадную пору глубокой осени на застывшего мертвеца. Между поникшими бурыми стеблями полыни проглядывают зеленые побеги неизвестной Степану травы. Стайка полевых воробьев серой сетью перебрасывается с места на место, словно кто–то невидимый пытается поймать этой сетью невидимого зверя. Под пышной шапкой перекати-поле мелькнул бурый комочек осторожной мыши.

Степан, свесив ноги с кривой оглобли, смотрел на осеннюю степь, вдыхал ее свежий, чуть горьковатый запах, и невольно вставал перед ним образ синеглазой казачки с ее воркующим голосом и обжигающими губами. А что, если бы не пришел в ту минуту ее муж? Степан распахнул на груди пиджак — стало жарко при этой мысли.

— Чора, ты любил кого–нибудь, кроме своей Настонки? — обратился он к соседу по арбе.

Чора с удивлением взглянул на русского чудака, но тем не менее отозвался ни предложенный разговор:

— Любил, а как же. Кухарку с белой кухни любил, когда у Холода чабаном служил, чтоб его зарезали, как паршивого барана. Хорошая баба была. Оксаной звали. Цэ, цэ! Очень любила меня. Теперь старая стала. Сегодня на базаре увидел, еле-узнал.

— Как же так, Чора: на невесту деньги собирал, а с другой женщиной любовь крутил?

— А разве нельзя? У нее мужа не было, у меня жены не было — вдвоем спать теплее.

Степан невесело рассмеялся: у старого бобыля своя логика.

Впереди показалась арба. Она стояла, скособочившись, без одного колеса. Около нее копошились люди.

— Ногаи с базара домой едут, — определил Чора.

Подъехали ближе. Это действительно оказались ногайцы. Они сидели на корточках вокруг лежащего в пыли колеса и огорченно покачивали широкими шапками.

— Да будет вам попутчиком святой Георгий! — крикнул Чора. — Что случилось?

— Колесо мал-мала ломался, — поднялись с корточек степные жители. — Помогай, пожалуйста, ради ваш бог Исса.

Степан спрыгнул с арбы, подошел к пострадавшим.

— Что ж не купили на базаре новое? — упрекнул он их, наклоняясь над колесом, у которого был треснут обод и сломана спица.

— Никто не хотел продавать колесо, — ответил самый худой и оборванный ногаец. — Денга, говорит, плохой. А где взять хороший денга? Рус купец дал такой денга, когда в степ ехал, наш корова покупал. Вот смотри, — он вынул из кармана красивую бумажку с двуглавым орлом на радужном фоне.

— Да-а... — протянул русский, — за такие деньги трудновато купить.

— С ним осетин приезжал, тоже много коров купил, — продолжал изливать душу незадачливый торговец.

— Тимош Чайгозты? — подошел к разговаривающим Чора.

— Моя не знай, — пожал плечами ногаец. — Его уха вот такой, — он приставил к своим ушам согнутые козырьком ладони.

Чора переглянулся со Степаном: ну, конечно же, это он, Тимош Чайгозты. То–то у него одно время на дворе целое стадо скота стояло.

— Надо было жаловаться начальнику, — сказал Чора наставительным тоном.

Пострадавшие при этих словах заволновались, заговорили все разом кто по-ногайски, кто по-русски.

— Жаловались. Ходили полиция. Яман начальник. Очин злой попался. Сказал: «Сибир вас катать надо». Последний денга забирал — штраф называется, потом спина толкал. Очин злой.

Степан криво усмехнулся: «Нашли где искать защитников» и стал чинить подручными средствами сломанное колесо.

Сона встретила мужа без обычной восторженности. Не вскочила навстречу, не обвила руками шею, не пролепетала традиционную фразу на русском языке: «Я люблю маму». И даже брошенный ей на голову новый платок с пышными розами не вызвал у нее должного оживления. Смахнув цветастый подарок на нары, она упала рядом с ним и затряслась в беззвучных рыданиях.

— Сона, милая, что с тобой? — в бросился к ней не на шутку встревоженный Степан. Он схватил ее за вздрагивающие плечи, хотел повернуть лицом к себе, но Сона выскользнула из его объятий, уткнулась носом в подушку.

— Да что случилось? — вскричал супруг. — Может быть, ты заболела?

Сона отрицательно покачала волной распущенных по плечам черных волос.

— Или заболел кто из твоих родных?

Снова качнулась черная волна.

— Так в чем же дело? Почему ты мне не хочешь сказать, какая змея заползла в наш дом, пока я ездил в город по делам?