Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга первая.

— Надень, а то замерзнешь, — сказал он с грубоватой нежностью. — К отцу тебя везти, что ли?

— Ага, к отцу, — ответила Ольга, закутывая ботинки в грубый войлок.

Данел крякнул: какой придется делать крюк из–за этой девки! Но промолчал и только хлестнул вожжой Красавца. Мерин дернулся, переходя с неуклюжей рыси на такой же неуклюжий галоп, но тут же остановился, придавленный упавшей на него дугой.

— Уй, шайтан! — заругался Данел, спрыгивая с арбы. — Гуж порвал, чтоб тебя волки рвали. На чем теперь домой поедем?

Он подергал за обрывок гужа на хомуте, огорченно покачал папахой. Потом, бормоча по-осетински, вернулся к арбе и стал ворошить солому в надежде найти под ней какую–нибудь веревку. Не найдя, сел на арбу, задумался.

— Знаешь что, дочка, — повернулся к Ольге. — Иди домой, пока недалеко отъехали. Я один здесь мерзнуть буду.

Но Ольга в ответ покачала головой.

Вот же упрямая девка!

Сзади на дороге послышался звон бубенцов. Данел облегченно вздохнул: может быть, у проезжего найдется ремешок или обрывок веревки.

— Эгей, добрый человек! Не очень спеши, пожалуйста! — крикнул он, поднимая руку перед тачанкой, запряженной парой рысаков.

Тачанка остановилась. Кучер, оборотясь к седоку-хозяину, с презрением скосил глаза на плохо одетого осетина:

— Нам бы вроде неколи, Вукол Емельяныч...

— Цэ не твое дило, — оборвал его хозяин, грузный старик с красным бородатым, лицом и короткими руками. Он перегнулся через борт тачанки, хитро прищурился:

— Шо тоби надо, кунак?

— Дай, пожалуйста, кусок веревки привязать к хомуту оглоблю — гуж порвался, — подошел к тачанке Данел. — Ехать надо далеко. Замерзли совсем — такой чертов холод.

— Гм, — старик откинулся на кожаную подушку сидения: — У мени допомогы просышь и мэнэ ж чертом лаешь.

— Прости, пожалуйста, — приложил к груди руку Данел. —Не знаю, с кем говорю.

— Оце ж и видно, шо не знаешь. Я и есть Холод, тильки не чертячий, а тавричанский. А цэ дочка твоя? — устремил Холод довольно горячий взгляд на сидящую в арбе молодую женщину.

— Нет, знакомая казачка. В Моздок везу к батьке в гости.

— Хай сидае на мою тачанку, бо я сам иду в тую сторону. Эй, вродлива! Чуешь, шо кажу? Сидай, доню, рядом, я тэбэ зараз туды пидвизу.

Но Ольга отрицательно покачала головой.

— Мне не к спеху, — отвернулась от доброжелателя.

— Ну, гляди, як знаешь, — помрачнел Холод и ткнул палкой в кучерскую спину. — Трогай давай.

— А веревку что ж не дал? — шагнул к нему Данел.

— Бог даст, — подмигнул ему тавричанин, плотнее запахиваясь в бараний тулуп. — Она ить веревка ця на снегу не валяется. Як каждому старцу подавать в дорозе, сам без штанив останешься.

Данел опешил от неожиданности. «Не тот ли это Холод, который ограбил Чора в бурунах?» — мелькнула догадка. Если тот, надо его зарезать. Он бросился вслед за тачанкой, но та уже уносилась, звеня бубенцами, в оранжевую даль.

— Чтоб тебя повесили на этой веревке, старый ишак! — крикнул Данел, потрясая кулаками и проклиная на все лады ставропольского помещика, Затем он вернулся к арбе, полоснул кинжалом по вожже.

— Ничего, и так не собьешься с дороги, — сказал он понуро стоящему мерину, привязывая к хомуту отрезанную веревку.

В Луковскую приехали поздно вечером. В небе сияла полная луна. Вокруг нее, как пчелы вокруг матки, роились звезды.

— Уастырджи хорошо нам светил дорогу, — сказал Данел спутнице, ведя коня по уздцы к знакомым воротам. — Иди домой, дочка, да приснится тебе сегодня красивый сон.

Ольга соскочила с арбы, пошла к калитке.

— Я сейчас ворота открою, — пообещала она, берясь за щеколду.

— Зачем их открывать? — спросил Данел, прикидываясь простачком.

— Коня поставим, сами в хату греться пойдем.

— Незваный гость хуже татарина, говорил наш вахмистр Кузьма Жилин, — забормотал смущенный Данел, благословляя в душе Ольгу за ее доброе сердце. Мысль о дальнейшем пути в ночь да еще при таком морозе не вызывала у него восторга.

Калитка оказалась запертой. Ольга постучала. На стук вышел отец.

— Кого там еще по ночам носит? — проворчал он, отодвигая дубовый засов.

— Это я, папаша.

— Ты? — удивился Силантий, открывая калитку. — Что случилось? Почему — ночью?

— Потом расскажу. Дайте–ка я отчиню ворота.

Подошел Данел приложил руку к груди, поздоровался:

— Пусть будет много добра в твоем доме, ма халар Силантий. Как твое здоровье?

— Не жалуюсь, — буркнул Силантий и снова повернулся к дочери: — Ай еще чего вытворила, как тогда после свадьбы? Можа, знов сбежала от мужа?

— Ушла, — подтвердила отцову догадку Ольга и досадливо изломила бровь, — Сказала же, что апосля расскажу обо всем. Проводите лучше гостя в хату.

— «В хату, в хату», — передразнил Силантий дочь и вдруг озлился: — Что у меня хата — гостиница?

Данел почувствовал, как от стыда загорелись под шапкой уши. Он выругался по-осетински и, подбежав к Красавцу, потянул его прочь от негостеприимных ворот.

— Может, и мне, папаша, в этом доме нет места? — услышал он дрожащий от негодования Ольгин голос.

— Твое место возле законного мужа, — ответил на это Силантий. — Ступай в хату, я там с тобой разберусь что к чему.

— Ну нет уж, любезный папанюшка, — снова прозвучал раздраженный голос Ольги. — Я, слава богу, сама разобралась во всем. Прощайте покудова. Пойду поищу себе другое место.

— Скатертью дорога! — прорычал Силантий, окончательно выходя из себя от дерзких слов строптивой девки. — Только не встречайся мне боле, все одно не признаю.

— Встрелся нам уже один такой в степе, — зло бросила на ходу Ольга. — Куска веревки не дал хомут починить, а у самого овец в бурунах сорок тыщ. И вы, папаша, такой же: продали родную дочь за четвертной дураку стодеревскому.

— Убью, стерва! — Силантий выскочил на улицу с поднятыми кулаками. Следом за ним выбежала плачущая Антонея:

— Силаша, опомнись! Что ты удумал, Христос с тобой?

— Цыть! — отмахнулся от нее рассвирепевший муж, бросаясь к дочери. Но дорогу ему преградил осетин.

— Зачем кричишь? — спросил он, положив руку на кинжал. — Мы к тебе не ехали — ты нас не встречал, иди в свою саклю, пожалуйста, а то простудишься.

Силантий остановился. Тяжело дыша, закричал на всю улицу:

— Антоня! Неси скореича шашку! — и сам не выдержал, побежал к калитке.

Данел не стал дожидаться, пока казак сбегает за шашкой.

— Садись скорей! — крикнул он Ольге, вскакивая на арбу и взмахивая кнутом. Конь всхрапнул от неожиданного удара и помчал громыхающую арбу по какому–то переулку.

Ольга от рывка повалилась на спину. Круглая луна беззвучно захохотала ей в лицо, прыгая серебристой белкой по сучьям акации: «Ну что, погрелась в отчем доме, блудная дочь?»