Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга первая.

— Хемпа [78] бессмысленное слово. ! — заорала колдунья на молодую женщину и так взглянула на нее лупастыми глазищами, что та едва не потеряла сознание.

— Это твои мертвые мстят тебе за то, что ты нарушила священный адат, — прошипела старая ведьма, продолжая держать острие ножа перед грудью трепещущей от ужаса жертвы.

— Что же я такого сделала, нана? — прошептала одними губами Сона.

— Ты отвергла мужчину своего племени и вышла замуж за чужого. Барастыр забирает теперь незаконнорожденного ребенка в Страну мертвых.

— Нет! — крикнула Сона и, подхватив умирающую дочь, прижала к груди. — Я ничем не осквернила памяти умерших предков, им не за что на меня сердиться. Я не хочу, чтобы моя дочь умерла! Не хочу! Не хочу! Не хочу!

Огненный шар завертелся в глазах несчастной матери, тотчас и сакля покачнулась с угла на угол и тоже завертелась вместе с огненным диском —Сона без чувств повалилась на глиняный пол.

Целую неделю прометалась в нервной горячке больная. А когда пришла в себя и узнала, что ее Наташа уже лежит под могильным холмиком на Ильинском кладбище, зарыдала во весь голос и забилась на постели в приступе отчаяния.

Медленно возвращался румянец на исхудалые щеки. Казалось, не зазеленеть больше прихваченной морозом алыче, не распуститься ей уже никогда нежно-розовыми цветами. Но прошло время. И отогрелось под лучами всеисцеляющей человеческой любви обмороженное горем женское сердце, высохли под ласковым ветром участия и заботы слезы на длинных ресницах, снова, как и прежде, заиграла на румяных щеках улыбка.

— Я подарю тебе сына, хозяин души моей, — сказала Сона мужу однажды, когда тот пришел вечером с работы.

— Ты это хорошо придумала, — обрадовался Степан, — И пусть он будет такой же красивый и умный, как ты.

— Нет, я хочу, чтобы он был сильный и добрый, как мой муж, — возразила Сона, убирая со стола книги и ставя на него приготовленный ужин. — Сейчас Оса приходил, сказал, чтобы ты к Темболату зашел: очень важное дело.

— Мы вместе сходим.

— Нет, наш мужчина, сходи один. Не подобает женщине слушать мужские разговоры. Смотри, какой я батист купила у Марджанова. Правда, красивый? — Сона взмахнула перед глазами мужа цветастой тканью.

«Ну, слава богу, — вздохнул облегченно Степан, — жизнь снова возвратилась к ней».

— А что это ты читаешь? — потянулся он к брошенным на кровать книгам. — Никак, «Анатомию»?

Сона зарделась от смущения.

— Я хочу, ма хур, стать доктором, — сдвинула она к переносице брови. — Я буду лечить маленьких детей, чтобы они не умирали от болезней.

У Степана кольнуло в сердце.

Наскоро поужинав, пошел к Темболату. Под окном его дома стояла запряженная в телегу лошадь. Долговязый, плохо одетый казак подтягивал ремень чересседельника. Рядом стоял Темболат. Увидев Степана, Темболат шагнул навстречу, радостно пробасил:

— Легион имя мое, ибо нас много.

Степан рассмеялся:

— Что это ты по-церковному заговорил? Или в дьячки решил пойти к отцу Феофилу?

— Сейчас узнаешь, — подмигнул ему Темболат. — Знакомься с сим достойным мужем. Он явился к нам вестником радости.

— Да мы вроде знакомы, — подошел Степан к приезжему. Это был тот самый казак, которого он переносил осенью через грязь на Алексеевском проспекте. — Ну, как твое здоровье, Денис, сын казачий?

Денис поморгал светлыми глазами, осклабился:

— Надо же, такая хреновина, — потряс он с чувством протянутую руку. — Мы со Стешей все гутарим промеж себя, где бы тебя разыскать, чтоб яичков али еще чего передать за твою лекарству, а он сам заявился, как Христос на горе Фаворе.

— Неужели помогло? — обрадовался Степан. — Куда же подевался твой рак?

— А шут его знает. Може, он сдох от квашеной капусты, а може, сбег знов в Терек. Вот уж спасибо тебе агромадное за то, что ослобонил от болести. Жаль, рачишки нет с собою... Был бы у меня капитал, я тебе памятник, как тому Пирогову, воздвиг.

— Это кто ж такой?

— Дохтур. Самый лучший в Рассее.

— От кого о нем узнал?

— От Тихона Евсеевича, богомаза нашего, от кого ж еще. Вот уж действительно человек был, не то что мы. Великую память по себе в народе оставил.

— Богомаз, что ли?

— Да нет. Я про дохтура энтого.

— В прорубь он, что ли, сиганул? — продолжал балагурить Степан, вспомнив рассказ своего тестя о Денисовых чудачествах.

Денис махнул рукой:

— Пролубкой славы не добудешь. И арбузами тоже. Делами надо память по себе оставлять, понял? Чтобы они были добрые, эти дела, и пользительные для народа. Ну, я поехал до дому, а то сонца низко кубыть, — повернулся к Темболату. — Бывайте здоровы и живы. В другой раз приеду, яичков привезу.

— Коня ай купил? — крикнул ему вслед Степан.

— Не. Мое куплево — в чертовом дуплеве, как говорит наш дед Хархаль. Это мне сосед Кондрат свово одолжил.

— Передавай ему поклон! — снова крикнул Степан и пошел вместе с Темболатом к калитке. Интересно, какие новости привез ему Денис Невдашов от стодеревского богомаза?

— Поедешь во Владикавказ, — сказал ему Темболат, когда они остались с глазу на глаз.

— Зачем? — выпучил глаза Степан.

— За пряниками, — рассмеялся Темболат, и в его смехе прозвучала радость. — Неворуев зовет в гости, сын у него родился. Обещал меня крестным отцом взять.

— Тебя — отцом, а ехать мне? — не понял Степан.

— Видишь ли, — продолжал все тем же игривым тоном Темболат. — После провала нашей подпольной типографии меня сфотографировали во Владикавказской жандармерии и в профиль, и в анфас. Не думаю, что я очень уж переменился с той поры. Тебя же там не знают. Кроме того, ты легче найдешь повод для поездки. Ну, скажем, какую–нибудь деталь нужно срочно достать для машины.

— Подшипник износился, — подсказал Степан.

— Вот-вот, — улыбнулся Темболат. — Попросишься у Неведова, он и слова не скажет против из–за страха потерпеть убытки. Меня же отец Феофил ни за что не отпустит, да и полиция за мной по пятам ходит, сам знаешь.

— А чего ты так радуешься? — не утерпел Степан.

Темболат энергично потер руки, встал и заходил по комнате, затем снова уселся на стул, приблизил к серым глазам Степана свои темно-карие, искрящиеся весельем глаза:

— Во-первых, Неворуев не станет вызывать по пустякам, а во-вторых... ну вот предчувствие у меня такое радостное.

Утро даже для сентябрьского дня удалось на редкость ясное. Воздух до того свеж и прозрачен, что белеющие снегом горные вершины вырисовывались на фоне голубого неба четко, объемно, словно стояли не за сто с лишним верст, а совсем рядом, за терским предгорьем. «Как в сказке», — подумал Степан, и нахмуренное его чело разгладилось. Он был очень зол на начальника почтовой станции, отказавшего ему в лошадях: отдал–де последний экипаж проезжему генералу. Теперь вот приходится стоять на терском мосту и ждать оказии.