Джон Джейкс - Север и Юг. Великая сага. Книга 1

В тот февральский день Орри возвращался домой в ранних сумерках. Как и всегда после встреч с Мадлен, он ощущал тоску и уныние. Их свидания никогда не длились долго, и чтение стихов не заменяло ему радости обладания любимой, а ведь именно для такой любви Господь создавал мужчину и женщину.

Сегодня они подошли к самому краю, почти сдавшись перед охватившей их страстью. Один Бог знает, каких титанических усилий им стоило совладать со своими чувствами и не упасть на пожухлую траву, сжимая друг друга в объятиях. Вот почему сегодня он чувствовал себя особенно одиноким, когда сворачивал на подъездную аллею и передавал поводья одному из конюхов. Раб улыбнулся и поздоровался с ним. В ответ Орри лишь сдержанно кивнул. Что на самом деле думал этот негр? «Ты даришь мне рубашку на каждое Рождество, лишая при этом свободы, и ждешь, что я буду целовать тебе руку? Да я скорее ее сломаю!» Да что с ним такое? Неужели Мадлен все-таки добилась своего? Неужели теперь он будет сомневаться в системе, которую почти всю жизнь считал вполне нравственной и единственно правильной?

Он прошел в библиотеку и раздвинул гардины, чтобы впустить слабые закатные лучи. Видеть Мадлен и каждый раз сознавать, что она недоступна для него, было мучительно. Но что ему делать, он не знал.

Орри налил себе солидную порцию виски. Последний свет угасал. Один за другим исчезали блики с бронзовых накладок на ножнах его армейской сабли, которую он повесил на вешалке в углу. Его темно-синий мундир висел там же. Разумеется, это была не та одежда, которую он носил после того, как потерял руку, – здесь оба рукава были на месте. Он заметил, что на медных пуговицах появился зеленоватый налет, а на самом мундире кое-где проступили пятнышки плесени.

Орри сел в свое любимое кресло и погрузился в воспоминания. Ему следовало избавиться от этих вещей. Они постоянно напоминали ему о несбывшихся надеждах. Они постепенно разрушались, как и его жизнь. Они не имели ни смысла, ни цели, как и он сам. Они просто существовали, вот и все.

Боже, если бы только тот день в Чурубуско сложился иначе! Если бы только он поехал в Новый Орлеан, когда был моложе, и случайно встретился там с Мадлен… Если бы! Неужели нет никакого спасения от этого бесконечного «если бы»? Как же его найти?

Он поплелся к застекленному шкафчику, чтобы снова наполнить стакан. Наверху ссорились сестры. В последние дни они, похоже, только этим и занимались. Возраст такой. Орри закрыл окно и сел в кресло, потягивая виски и прислушиваясь к звуку призрачных барабанов. Наконец его мундир тоже растаял в темноте.

Около одиннадцати Кларисса зашла в библиотеку и нашла сына лежащим на полу. Двое слуг отнесли Орри в постель.

Хотя Эштон и Бретт больше не были детьми, они все еще делили просторную спальню на втором этаже. В свои четырнадцать Эштон уже превратилась во вполне сформировавшуюся, к тому же весьма экстравагантную молодую красавицу, и общая с сестрой спальня совершенно ее не устраивала. С какой стати она должна лишаться уединения?! – возмущалась она. Почему ей приходится жить с этой, как она выражалась, «двенадцатилетней пигалицей, у которой грудь до сих пор плоская как доска»?

В тот вечер в их спальне было очень жарко. Эштон, спавшая ближе к окну, непрерывно жаловалась на духоту. Шумно взбивая подушку и прижимая запястье к влажному лбу, она то и дело вздыхала.

– О, бога ради, успокойся и дай мне поспать! – не выдержала наконец ее сестра.

– Не могу! У меня нервы натянуты до предела!

– Эштон, я иногда тебя не понимаю.

– Само собой, – фыркнула старшая сестра. – Ты же еще ребенок. Милая крошка в белой юбочке. Да ты, видно, до старости такой останешься.

– О-о-о! – простонала Бретт, швыряя в сестру подушкой.

Из всех оскорблений, которыми осыпала ее Эштон, ничто не злило Бретт больше, чем упоминание о том, что у нее до сих пор не появилось ни малейших признаков так называемого женского проклятья. Раз в месяц Эштон с надменным видом расхаживала перед ней по комнате, чтобы сестра увидела ее испачканные кровью панталоны. Это всегда унижало Бретт, напоминая о ее запоздалом физическом развитии.

Вообще-то, она совсем не была уверена в том, что хочет стать взрослой. Если это означало, что придется закатывать глазки и жеманничать перед каждым мужчиной моложе тридцати, то зачем нужна такая взрослость? А если придется подлизываться к кому-то вроде адвоката Хантуна, то и подавно.

Мысль о нем предоставила Бретт одну из немногих возможностей нанести сестре ответный удар.

– Мне кажется, – сказала она, подражая сладким манерам Эштон, – ты должна быть на седьмом небе от счастья, ведь завтра приезжает Джеймс Хантун и все эти политики, с которыми папа в последнее время водит дружбу. Ты ведь без ума от мистера Хантуна, верно?

Эштон бросила подушку обратно.

– Я считаю его настоящей жабой, и ты это прекрасно знаешь! Он старик! Ему уже почти двадцать. Вот что я к нему чувствую. – Она высунула язык и сделала вид, что ее тошнит.

Бретт прижала подушку к животу, задыхаясь от смеха. В здешних краях родители до сих пор сами решали, кто из женихов больше подходит их дочерям. Эштон была уже достаточно взрослой, чтобы иметь нескольких поклонников, но разрешение бывать в их доме от Тиллета Мэйна получил пока только Хантун.

Бретт хотелось еще подразнить сестру, но какой-то шум внизу заставил обеих девочек подбежать к окну. Охваченные любопытством, они увидели темную фигуру всадника, мчавшегося по аллее. Промелькнув в пятне лунного света, он исчез где-то у конюшен.

– Это же кузен Чарльз, – слегка испуганно произнесла Бретт.

– Конечно он, – откликнулась Эштон. – Наверное, вернулся от Сью-Мэри Смит. Или от какой-нибудь черной шлюхи.

Услышав это, Бретт залилась краской.

– Ой, что будет, если Уитни Смит вдруг узнает, что его кузина Сью-Мэри забавляется с Чарльзом, – со смехом сказала Эштон. – Сью-Мэри и Уитни помолвлены.

– А когда вы с Хантуном объявите о помолвке?

Эштон дернула сестру за волосы:

– Когда в аду все замерзнет!

Бретт с силой толкнула Эштон в плечо и вернулась в постель. Эштон осталась у окна, потирая ладонью живот и сминая ночную рубашку, что показалось Бретт совершенно бесстыдным.

– Мне кажется, Сью-Мэри просто не может устоять перед кузеном Чарльзом. Да и перед любым парнем. Говорят, она такая же горячая, как петарды Четвертого июля. Я-то понимаю, что она чувствует, – с выразительным кивком закончила Эштон, – а вот ты – вряд ли.

Бретт ткнула кулаком подушку и отвернулась, скорее огорченная, чем рассерженная. Эштон превосходила ее умом, красотой, манерами. И можно было не сомневаться, что так будет всегда.