Георгий Степанов - Закат в крови [Роман]

Лицо Врангеля на мгновение обрело скорбное выражение. После минутного молчания он пошел за стол и сел в кресло.

— А вообще традиции нашей семьи военные, — продолжал Врангель, — а традиции, что ни говорите, входят в кровь. Мы насчитываем в нашем роду пять фельдмаршалов, многих боевых генералов и офицеров.

— А за что вы получили офицерский Георгий? — спросил Ган.

— Я участвовал в атаке третьего эскадрона конного полка на германскую батарею, — ответил генерал и опять со скорбной ноткой в голосе добавил: — Батарея была взята, но от ее убийственного огня погиб цвет русской гвардии. Последним выстрелом из орудия, почти в упор, была убита лошадь подо мной. Воздушной волной меня выбросило из седла и перекинуло через пушку.

Врангель притронулся кончиками длинных пальцев к золотому Георгию, висевшему у ворота:

— Это единственный знак отличия, который я сейчас ношу. Все остальные знаки отличия царской армии, кроме Георгиевских крестов, офицерских и солдатских, в Добровольческой армии к ношению не дозволены.

— Где ваш отец? — спросил английский корреспондент.

— Он сейчас находится в Финляндии и пишет книгу о своей жизни.

— Господин генерал, — обратился Ган, — вот здесь, под Царицыном, во весь рост, с винтовками на руку, одетые в белую летнюю форму, шли матросы на офицерские пулеметы, беспощадно косившие их. Они падали как снопы, но остальные продолжали идти. Чем вы объясните такое изумительное мужество красных матросов?

— Мужество это коренится уже в самой природе не только красных, а всех русских матросов. Опасность на суше в сравнении с опасностями на море кажется им ничтожной, — ответил Врангель.

«Дорогой Алексей!

Как только наладится почтовая связь с Екатеринодаром, это письмо перешлет тебе хозяйка той квартиры, на которой я жила в Царицыне.

Сейчас мы оставляем Царицын, однако наше положение вовсе не такое критическое, какое было у корниловцев при отходе от Екатеринодара 31 марта 1918 года.

Почему я решила написать тебе?

А прежде всего потому, что уверена: Ивлев, художник- гуманист, человек здравого смысла и чуткого сердца, теперь уже не может не видеть, как далеко белое дело от высоких, передовых, животворных идеалов.

Деникин! Он не Пестель, не Рылеев, не Герцен, не Чернышевский. В нем нет ничего такого, чтобы он стал твоим духовным вождем. Он даже и для членов Кубанской рады не идеал. И в Наполеоны ему далеко. Адмирал Колчак именуется теперь «верховным руководителем белой России»! А где он? Сибирские армии почти вдребезги разбиты и вряд ли соберутся с силами для новых наступлений.

Ах, Алексей, если бы ты видел, как стойко стояли советские бойцы за Царицын, то понял бы: все золотаревски-сорокинское отпало, как шелуха, от могуче-крепнущего тела Красной Армии, а новые натиски деникиных и колчаков, юденичей и петлюр лишь закаляют и цементируют революционные массы и их волю к борьбе. Могу сообщить: коммунисты почти полностью ликвидировали прежнюю добровольческую и партизанскую систему комплектования армии, перешли повсеместно к общеобязательной воинской повинности и регулярным нормам организации. В декабре 1918 года в Москве прошел военный конгресс, внесший постановление о всеобщем военном обучении, которое, по заявлению товарища Подвойского, очень скоро даст возможность иметь в рядах Красной Армии до трех миллионов бойцов.

Я здесь, в Царицыне, на днях просмотрела целую кипу белых газет и листовок Освага.

Белогвардейская агитационная канцелярия не может дотянуть нитей своих идей до сердец миллионов, ибо эти идеи чужды общенародным интересам.

Я сейчас еще больше, чем прежде, верю в твое духовное перерождение и потому снова призываю тебя сменить меч на кисть…

Далеко не всех художников природа наделила редким, драгоценным даром проникновенно видеть людей с самых живых характерных сторон, и тот, кто носит в себе этот дар, должен употреблять его на создание бессмертных творений.

Я не пророк, но твердо убеждена: не пройдет и года, как контрреволюционные вооруженные силы Юга России потерпят полный крах. Духовное малокровие белых генералов тому верная порука.

Наши последние части уходят из города. На этом вынуждена оборвать письмо…

Дарвин имел интимного друга в лице священника своей деревни, что не мешало им всю жизнь быть различными во взглядах на всё.

Я и ты в разных армиях, но мы не враги друг другу. Я тебе — художнику — по-дружески протягиваю руку, искренне желая спасти для России.

Поклон нашему общему другу Ивану Васильевичу Шемякину!

Привет Сергею Сергеевичу, Елене Николаевне, Инне!

Сердечно преданная и верящая в тебя Глаша.

Царицын, 16 июня 1919 года (использую, как у вас принято, старый стиль)».

Ивлев жадно, взволнованно читал и перечитывал письмо. Перед его мысленным взором стояла Глаша, милая, убежденная в своей правоте, благородная и целеустремленная. Она протягивала руку, призывала задуматься над вопросом, где его настоящее место. Она пела отходную белым армиям, как бы не видя, что против Советов ополчились почти все государства Западного полушария. Как жаль, что нельзя написать ей. В ответном письме сказал бы, что, вопреки всему, любит ее, верит в возможность доброй встречи и сейчас хочет, чтобы она была рядом с ним.

После оставления Царицына Глаша отступала с колонной войск, уходивших степными дорогами к Балашову. Дороги эти были похожи на песчаные проселки Астраханских степей. Целыми днями палило знойное солнце, и красноармейцам приходилось долгими часами двигаться без глотка воды. Истощенные кони падали. На десятый день отступления их выбыло столько, что когда Глаша принималась считать конские трупы, лежавшие обочь дороги у телеграфных столбов, то всякий раз получались цифры с нулями.

Печальное зрелище это наводило на мысль: с чем же останется русский пахарь после гражданской войны? Лошадки- кормилицы тысячами падают.

Вновь переживая горечь и тяготы отступления, Глаша всячески стремилась вместе с другими коммунистами подбадривать красноармейцев, содействовать сохранению военного имущества и боеприпасов. Но нередко при появлении в степи казачьих разъездов возникала беспорядочная пальба и бросалось много телег с военным добром. Потом то там, то здесь брошенные обозы преграждали путь отступающему потоку. А на железнодорожных станциях горели составы, раздавались глухие снарядные взрывы.

Но самое худшее — это ночная паника. Иной раз она возникала неожиданно, почти беспричинно. Так, например, однажды паника началась лишь потому, что обоз остановился, наткнувшись на телегу, в которой уснул возчик. Если бы в это время конница Покровского налетела, ничего не осталось бы от обоза, растянувшегося по степи на несколько верст.