Георгий Степанов - Закат в крови [Роман]

Красноармейцы, матросы праздно сидели на платформах у орудий, расхаживали и толпились на станционных перронах. У большей части из них шинели были нараспашку, без поясов. Немало бойцов валялось в пристанционных палисадниках под кустами сирени на траве. Одни спали, другие сидели и шлепали картами, играя в очко или подкидного дурака. На некоторых станциях шло буйное веселье с распитием самогона из четвертных бутылей, с пляской под гармошку, лихим посвистом и даже пальбой из винтовок.

От котлов походных кухонь вздымался клубами пар, пахнущий или бараниной, или свининой.

Глядя на гульбу и пиршество, курчавый, рыжеватый Рубин спрашивал:

— Эта праздничная жизнь и вольница у богатых кубанских станиц не разложит ли вконец буйствующие ватаги? На что надеется Автономов? Почему не отправляет эшелоны в дело на Ростовский фронт, в бои с немцами под Батайском?

Глаша молчала. Конечно, эта вольница ничего доброго не сулила. Из станичных Советов то и дело поступали жалобы в областной ревком и в штаб обороны на самоуправство начальников и командиров отдельных отрядов, которые, предъявляя требования на самые фантастические, неимоверные контрибуции, незаконно обстреливают станицы из пушек, производят незаконные аресты членов Советов и казаков… Ревком и штаб обороны отдавали приказы самого категорического характера, запрещающие без их ведома производить какие-либо изъятия имущества из станиц, но многие отряды не признавали никаких указаний сверху.

В ясный теплый полдень поезд прибыл на станцию Кавказскую.

Не мешкая ни часу, спустили бронеавтомобили с платформ. В одном из них Глаша и Рубин покатили через станицу к одноэтажному зданию бывшего станичного правления, на крыше которого развевался по ветру красный флаг.

На каменных ступеньках высокого крыльца сидели и курили красноармейцы из голубевского карательного отряда.

Скуластый, с квадратной рябой физиономией, Голубь был у себя в кабинете, и, как только Рубин и Глаша представились, он начал жаловаться на казаков Кавказского отдела, на их нежелание безоговорочно подчиняться.

— А теперича все мужское население ушло на хутор Романовский, — говорил он. — Там чистое гнездо офицерья и урядников. Надо без промедлениев разнести и спалить орудийным огнем это контрреволюционное кубло. Я ж давно занес хутор Романовский на черную доску. Видали, у входа в ревком стоит доска?

Рубин кивнул головой.

— А разве в этом хуторе нет иногородних и солдат-фронтовиков? — спросила Глаша.

— Все они там пропитались подлым духом реакции, — отрезал Голубь и закурил.

— А что делал ваш карательный отряд в отдельных станицах? — задал вопрос Рубин.

— Проводил реквизицию лошадей и. также денег.

— Сколько же вам потребовалось лошадей?

— Пятьсот.

— Для чего так много?

— А шоб все солдаты моего отряда имели по две лошади. Оно внушительней и оперативней буде.

— Почему вы не согласовали вопроса о реквизиции с Кубано-Черноморским центральным исполнительным комитетом? Или хотя бы с ревкомом?

Глаша вытащила из полевой сумки блокнот и принялась записывать ответы Голубя.

— А чего согласовывать? — Голубь пустил клуб дыма в лицо Глаше. — Мы, чай, сами с усами. Наш Кавказский ревком был пораньше вашего, Катеринодарского, организован.

— Много ли казаков собралось на хуторе Романовском? — перебил Рубин.

— Кабы мало, мы бы не стали обращаться за подмогой к вам. Примерно тысяч восемь, семь. Все взялись за оружие.

— Поедем туда! — вдруг решил Рубин.

— Не советую. Хутор со всех сторон оцеплен казаками. Они вас захватят и сказнят. И чего ехать, чего с ними балакать?

— Необходимо прежде всего выяснить истинные причины недовольства. И быть может, удастся успокоить их, — пояснил Рубин.

Голубь нахмурился. На одутловатом, тяжелом лице его появилась гримаса раздражения.

— Нечего с ними цацкаться. Треба применить силу. Придавить гадов бронеавтомобилями.

Часа через три бронеавтомобили подошли к хутору, который действительно оказался оцепленным казаками, лежащими в окопчиках, вырытых на скорую руку по выгону, изрядно истоптанному хуторской скотиной.

— Стой! Стой! — закричали сторожевые казаки, сидевшие в придорожном рву.

Рубин приоткрыл дверцу, замахал белым флажком, прикрепленным к штыку винтовки.

— Не стреляйте! Не стреляйте! — кричал он. — Мы прибыли для мирных переговоров.

На дорогу вылез пожилой бородатый казак в черном бешмете, измазанном землей и пылью. Клацая затвором, он прицелился в Рубина:

— Выходь из броневика!

— Ладно! — Рубин выпрыгнул из машины и прямо пошел к казаку, продолжавшему целиться в него. — Мы по поручению Кубано-Черноморского ревкома должны переговорить с народом.

— А на який ляд в броневиках? Спужать надумали? — крикливо спрашивал бородач. — Так у нас на то есть фронтовики, которы зараз сничтожат ваши железни утюги на колесах…

— Мы оставим машины здесь, в поле, — сказала Глаша, — и пешком пойдем к вам в хутор. Проводите туда!

— Ну, колы так, — недоверчиво косясь на Рубина, смягчился казак, — то я об цем доложу нашим.

— А может, разом проведешь? — спросил Рубин.

— Ни-ни, це нипочем не можно. — Бородач отрицательно замотал головой.

— А хвалился, будто фронтовики мастера уничтожать броневики, — решил поддеть самолюбие стража Рубин.

— Я не отказываюсь от своих слов, — вспыхнул казак.

— Тогда садись в броневик и поехали с нами в хутор.

— Ни, вы меня не обдурите! Я человек стреляный.

— Мы не собираемся никого одурачивать, — сказал Рубин.

Пока шел разговор, из придорожного рва поднялось еще несколько казаков, и один из них, бравый статный парень с шашкой и кинжалом, спросил:

— О чем торгуетесь?

Рубин начал было объяснять, но долговязый казак с берданкой за плечом сказал:

— В хутор приказано не пускать никаких комиссаров, вот и весь сказ.

— Ладно, — решил Рубин, — мы будем стоять здесь, а вы зовите старшин. Мы с ними поговорим.

— У нас нет старшин. Мы — народ. И сами себе старшины, — объявил бородатый казак.

— Маловероятно, чтобы у вас не было старших, — не поверил Рубин. — Но если это, допустим, так, то давайте говорить.

— Не об чем нам балакать с вами, — заявил казак с берданкой. — Наш отдел буде жить отдельно от вас. Вы тильки не замайте нас, а мы не будьмо вас!

— Такое положение долго не может существовать, — заметила Глаша.

— Да, — живо подтвердил Рубин. — А почему бы нам не выяснить, на кого именно и за что обиделись станичники? Неужели не знаете, что худой мир краше доброй драки?

— Вы байками не забивайте головы, — потребовал казак с берданкой.

— Ревком послал нас выслушать вас, про ваши болячки, а не стрелять в вас, — сказала Глаша. — Мы примем самые решительные меры против тех представителей местной власти, которые незаконно поступали или ущемляли права станичников. Если это было так. Говорите нам все прямо.