Сергей Житомирский - Эпикур

— То есть о горе, сомнениях, жалости, страхе... Короче, о чувствах, которые отличают живого человека от не существующего в природе идеального гражданина. Согласись, Платон хотел бы от всего искусства оставить одну военную музыку!

— Пусть так, — сказал Тимократ. — Но, по-моему, это не такая уж большая плата на всеобщее счастье.

— Что с тобой спорить! — Менандр махнул рукой. — Уже как-то уговаривались не трогать этой темы.

Тогда Тимократ обернулся к Эпикуру.

— Всё-таки я не понимаю, — проговорил он, поправив спадающие на глаза волосы, — почему ты отказался? Не веришь в успех? Я вот побывал в Мегаре и уверился — если Антипатр поможет, дело выгорит.

— Надеюсь, не выгорит, — сказал Эпикур, — и буду молить об этом богов.

— Эпикур, опомнись! — Тимократ с изумлением приподнялся. — Ты же посетитель Академии.

— Уже не посетитель. С Академией я расстался. Сегодня, после нашей утренней встречи.

— Это уже интересно, — оживился Менандр, — Рассказывай! Похоже, нас ждёт нескучный вечер.

— Хорошо, — согласился Эпикур. — Всё началось утром, когда Тимократ сказал, что идеальное общество не может прожить без обмана. Его слова меня оглушили. Ведь я люблю «Государство» и много раз его перечитывал. Но Платон умеет околдовывать, и всё у него я принимал как должное. К тому же меня никогда не трогала политика, — в «Государстве» я искал нравственных наставлений и многое нашёл. Прошлой весной решил жить согласно Платону и воспитать в себе два свойства души, которые он считает для философа главными — стремление к истине и честность. С тех пор я ни разу никому не сказал неправды. И вдруг после слов Тимократа понял...

— Так уж ни разу не соврал? — перебил его Менандр. — Сознайся, что хвастаешь. Разве можно прожить совсем без тайн и хитростей?

— Без тайн нельзя, — согласился Эпикур, — и я их свято храню. А к честности привыкаешь очень быстро, и, поверьте, она очищает душу и облегчает жизнь. Так вот, вдруг я увидел, что Платон сам проповедует ложь, что он, поборник честности, считает идеалом общество, которое не может жить без обмана!

— Ты путаешь, — возразил Тимократ. — Я говорил о нужде в военных хитростях только при создании государства.

— А примеры приводил из законов созданного. Ты упомянул о тайном наблюдении за подростками для перевода способных из кормильцев в стражи. Но есть обман и похуже. При заключении браков выбор невест лежит на правителях, но, чтобы подданные были этим выбором довольны, разыгрывается комедия со жребиями, причём жребии подтасовываются!

— Не вижу тут плохого, — ответил Тимократ. — Эта ложь — необходимая лекарственная мера, дающая подданным покой и довольство жизнью. Вспомни начало диалога, где Сократ спрашивает: справедливо ли будет отдать оружие и сказать правду умалишённому?

— А давай, Тимократ, перевернём этот пример. Справедливо ли будет, если умалишённый станет поступать несправедливо, посчитав, что он один нормален, а все вокруг сошли с ума?

— Нет, конечно.

— Тогда скажи, как определят подданные Идеального государства, что их правители подлинные философы, а не сумасшедшие, если правителям разрешено обманывать их как угодно? Если ложь предусмотрена в самих основах государства?

— Отлично, Эпикур! — воскликнул Менандр.

— Я думаю, — закончил Эпикур, — найдётся немало государств, где правители обманывают народ, но наверняка ни одного, где такой обман предписывается законом.

— Значит, ты не считаешь государство Платона справедливым?

— Да, Тимократ. Сегодня я это понял, и ещё понял, что мне не по пути с Платоном. Весь день я бродил по роще у Кефиса, старался докопаться, в чём тут дело. И пришёл к тому, что Платон в поисках гармонии так высоко воспарил, что перестал принимать в расчёт нашу не чистую и не гармоничную, но тем не менее прекрасную жизнь. Он как истину описывает гармонию сфер Тимея и не обращает внимания на то, что Евдокс, наблюдая Луну и Солнце, нашёл совсем другие величины. Он изобретает Идеальное государство, но думает о государстве, а не о людях, которым в нём жить. Он считает, что человека во имя гармонии нужно переделать, и не видит того, что реальные люди в его государстве быстро станут одни — тиранами, а другие — рабами.

— Всё! — закричал Менандр. — Ты наш!

— В каком смысле?

— Приверженец Аристотеля, перипатетик.

— Слишком ты быстрый, — замотал головой Эпикур. — Я же совсем его не знаю.

— Поможем, — успокоил Менандр, — У меня есть кое-какие книги Аристотеля, а чего нет, возьму в Ликее.

— Знаете что, — неожиданно сказал Тимократ. — Наверно, в чём-то Эпикур прав. В Мегаре мы с Лахаром уговаривали его отца, тот подробно нас расспрашивал и в конце концов дал надежду. И вот теперь я думаю, что для него важнее: построить справедливое общество или свести счёты с Демосфеном? То есть в его глазах одно не исключает другого. И действительно, где гарантия, что, объявив благие цели, он не установит у вас тирании? У нас в Лампсаке правят олигархи, но есть и законы и суд, а в крайних случаях созывается Собрание. Но у Платона вся справедливость зависит от доброты философов и стражей. Пожалуй, я скажу Софану, что не стану участвовать в этом деле.

— Тем более, — заметил Менандр, — может быть, очень скоро Александр силой заставит наши города принять своих изгнанников, и тогда твои мегарцы получат что хотят без помощи приверженцев Платона. Говорят, в Вавилоне уже готов такой указ и его объявят осенью на Олимпийских играх.

— Вы меня перебили, — вмешался Тимократ, — я хотел ещё сказать вот что. — Он повернулся к Эпикуру и проговорил с некоторой торжественностью: — Не будешь ли ты возражать, если я стану твоим учеником?

— Нашёл учителя! — засмеялся Эпикур. — Чему я могу научить, если у меня нет учения?

— Будет, — серьёзно ответил Тимократ, — а кое-что уже есть. Так что можешь считать меня своим последователем.

— Я говорил, друзья, что сегодня у нас будет необыкновенный вечер, — захлопал в ладоши Менандр. — Не сменить ли нам по этому поводу трапезы?

На земле на чёрной всего прекрасней

Те считают конницу, те — пехоту,

Те — суда. По-моему ж, то прекрасно,

Что кому любо.

Ещё во время памятной прогулки по мокрому лесу вдоль шумного в это время года Кефиса Эпикур решил, что больше не нуждается в учителях. Разочаровавшись в Платоне, он вообще потерял доверие к авторитетам и с юношеской самонадеянностью решил найти истину сам. Но сперва, чтобы не быть невеждой, следовало разобраться в доводах споривших между собой философов.