Евгений Иванов - Меткое московское слово

У легкого извозчика длинная бытовая история, ожидающая своего исследователя. Сколько форм экипажа пережил его промысел, сколько образцов одежды переносил он на своих терпеливых плечах, сколько старых «обязательных» полицейских и управских постановлений так и сыпались на его голову. А сколько его штрафовали, морили в участках за ничтожную провинность! Если он согласится рассказать про былое, то его стоит послушать. Он один из тех тружеников, которые настойчиво боролись за кусок своего хлеба.

Многие не любили рядовых извозчиков за их грубость, запрашивание непомерных цен и за приставания с предложением услуг, а лихачей за развязность и за слишком свободное обращение с проходившими мимо биржи женщинами. Но первое вытекало из неожиданного смешения двух разнотипных культур, деревенской, провинциальной, и городской, уличной, а второе — из специальности служить всякого рода прожигателям жизни, ночным кутилам и ресторанным завсегдатаям. При этом лихачи исполняли за особое вознаграждение навязанные им обстановкой труда даже обязанности сводников, могущих всегда и во всякое время устроить желающему быстрое и интересное знакомство «под веселую и пьяную руку».

Каждая определенная стоянка, или биржа извозчиков, управлялась выбиравшимся ими самими и обязательно из их среды старостой. Получая определенное вознаграждение, последний часто находился «без выезда», т. е. занимался только наблюдением за порядком, а от себя имел на экипаж работника. Обычно роль эту исполнял старик, пользовавшийся общим уважением и доверием. Как осуществлял он свои права, можно заключить из следующего факта. На театральной (т. е. при театре) бирже много лет подряд старшинствовал очень добродушный на вид легковой извозчик по имени Никанор. Никанор стоял всегда в чапане и опирался на длинную толстую палку. Чуть кто нарушал в чем-либо установленный порядок — «подавал» вне очереди седоку, теснил соседей экипажем или просто «выражался при господах», староста спокойно поднимал свой жезл и увесисто опускал его на шею провинившегося. При этом проделывал процедуру невозмутимо, с сознанием собственного достоинства, не обращая никакого внимания на протесты. Видимо, так и полагалось, ибо выбирали его много лет подряд и ценили. Я застал его еще в 1907 г. и любил, зазвав к себе, подолгу с ним беседовать.

Главным врагом извозчиков была полиция. При системе непролазного взяточничества извозчика обращали в источник служебных доходов. Придирались к каждой мелочи: худому кафтану, к плохой полости, к поцарапанному экипажу, к неприбитому на соответствующее место номерному знаку, к случайной остановке и т. п. И за все «хабарили», т. е. брали в свой карман гривенники, двугривенные, полтинники и даже рубли. Протестовавших отправляли в участок, сажали на сутки в каталажку, не давая даже возможности накормить и напоить брошенную на дворе лошадь. Особенно изощрялись в этом городовые, или «фараоны», и околодочные, или «околодыри».

Хозяин и работник — два, как я упоминал, классовых расслоения извозчиков. Хозяин был человеком «с капиталом», владевшим несколькими экипажами и лошадьми, или «выездами». Работник, занятый на личном иждивении, за пять-шесть рублей в месяц, односельчанин, пользовавшийся только квартирой. Исключение в смысле «харчей» предоставлялось немногим, и то большей частью среди ломовых, содержавших «про нанятой народ стряпуху». Каждый работник обязывался ежедневно привозить к известному часу определенную сумму выручки, недостача в которой вычиталась из его заработка. Если перерабатывал, то хозяин смотрел «спустя рукава» на небольшое присвоение излишков, причем угадывал их приблизительную сумму по состоянию возвратившейся «на двор» лошади. «Конь в м ы лу», «потный» — значит, много пробежал за день, сухой — все в порядке. Следили еще, как «за корма» возьмется, не ляжет ли и т. п.

У ломовых существовали на бирже свои обычаи. Одним из них надо считать «выканать черёд», т. е. установить право на выполнение той или иной работы в известную очередь. Делалось это для того, чтобы не перебивалась одним у другого цена. Процесс «канань» происходил так. У каждого имелась трех- или пятикопеечная монета с его личным знаком. Некоторые подпилком снимали края, насекали по орлу или решке крест, «писали» звездочку, иные же гнули в середине, делали гвоздем сквозной свищ и т. п. Все эти «амулеты» бросались, с приплевыванием на них, в снятую с головы шапку или картуз, который начинающий обязывался трясти. Чей знак первым он вынимал, тот и брал «дело».

Местами постоянных сборищ извозчиков бывали особые трактиры «с дворам», т. е. с местом, где стояли деревянные колоды, возле которых отдыхали и ели лошади. Сами извозчики нежились в «низке», т. е. в особом, отведенном для них зале. Здесь они пили жидкий чай и закусывали, покупая со стойки, т. е. из буфета, калачи, сайки, весовой хлеб, баранки, дешевую колбасу, щековину, т. е. вареное мясо с воловьей головы, студень или холодный навар с ног, печенку, сердце или рубец, т. е. скатанный и обвязанный веревкой желудок животного, и т. п. Здесь имелись и другие яства: соленая вобла, севрюжья голова, капуста, огурцы и т. п. В этих-то местах и интересно было слушать их разговоры, новости и жалобы на условия труда.

Костюмы извозчиков устанавливались распоряжениями городской управы. Они носили неуклюжий кафтан «на фантах», т. е. на двух сборках сзади, подпоясанный наборным поясом, и поярковую шляпу с пряжкой, доставшуюся им от старых чековых фасонов начала девятнадцатого века. Лихачи любили франтить, отделывая свою форму выпушками из дорогого лисьего меха и наряжаясь в зимнее время взамен обычной для профессии барашковой шапки в настоящую «бобровую». Ломовые имели летом русские рубахи, жилеты, большие фартуки и картузы, а зимой те же шапки и «спинжаки», или ватные пиджаки. Самый старый костюм, который я помню у «легковых» с детского возраста, был кафтан, но с неимоверно набитым пенькой и «простланным» пушными продольными бороздами задом. От такого наряда сошедший с козел извозчик представлял собой какой-то феномен готтентотского сложения.

Номерной знак носили ранее на спине, возле ворота, и только позднее стали прибивать к облучку и задку экипажа.

Некоторые дополнительные подробности быта извозчиков и их отдельные характеристики рисуются из приведенных записей профессиональной речи цеха. Разговоры их иногда не совсем пристойные, поэтому я вынужден обнародовать лишь часть своих записей.

На кошке тебе катать, а не на хорошей лошади! Где у тебя чересседельник? Работничек на хозяина, сворачивай…

Какое хочешь животное запрячь в тарантас можно… Хошь петуха! Вон Анатолий Дуров в шарабане на свинье по всем городам ездил…