Бернард Корнуэлл - 1356. Великая битва

– Святой Жуньен?

– Он не очень широко известен, – грустно признал Роланд. – И если известен вообще, то благодаря тому, что уснул во время метели и должен был погибнуть, но милость Божья оберегла его…

Он остановился, потому что отец Маршан сжал ему плечо так, что стало больно.

– В чем дело, отче? – удивился он.

– У Жуньена есть усыпальница?

– Его земные останки покоятся у бенедиктинцев в Нуайе.

– В Нуайе?

– Это в Пуату, отче.

– Да благословит тебя Господь, сын мой! – воскликнул отец Маршан.

В голосе священника Роланду послышалось облегчение.

– Я не знаю, там ли находится Малис, отче, – благоразумно предупредил он.

– Но она может быть там, может быть, – пробормотал церковник, потом замолчал, когда по коридору, освещаемому только тем светом, что просачивался сюда из зала, где горели свечи, прошел слуга с ночным горшком.

– Не знаю, – признал он наконец, когда слуга удалился. В голосе его звучала усталость. – Не знаю. Малис может быть где угодно! Я понятия не имею, где еще искать, но возможно, это знает Бастард?

Маршан погладил сокола, беспокойно заерзавшего у него на запястье.

– Поэтому нам нужно выяснить, что именно ему известно и по какой причине он ездил в Монпелье.

Священник поднял руку, на которой примостился сокол.

– Скоро, драгоценная моя, – обратился он к птице. – Мы снимем с тебя колпак очень скоро.

– Зачем? – удивился Роланд. С учетом ночного времени этот поступок казался странным.

– Это каладрий, – объяснил отец Маршан.

– Каладрий? – переспросил рыцарь.

– Большинство каладриев обладают свойством обнаруживать в людях болезнь, – пояснил церковник. – Но эту птицу Бог также наделил даром обнаруживать истину. – Он на шаг удалился от Роланда. – Ты выглядишь усталым, сын мой. Быть может, поспишь немного?

Роланд грустно улыбнулся:

– В последние ночи я мало спал.

– Так отдохни сейчас, сын мой! Отдохни, и да благословит тебя Господь! – Он взглядом проводил де Веррека, потом направился в другой конец коридора, где его ждали рыцари.

– Сэр Робби! Не приведете ли ту девку и ее мальца? – велел он, распахнув первую попавшуюся дверь, и оказался в комнатушке, где винные бочки громоздились вокруг стола, уставленного кувшинами, кубками и воронками.

Отец Маршан смахнул всю эту посуду, освободив столешницу.

– Помещение годится, – сказал он. – Принесите свечей!

Церковник погладил соколицу.

– Проголодалась? – спросил он у нее. – Моя девочка хочет кушать? Очень скоро мы тебя накормим.

Когда Робби привел Женевьеву, священник стоял у одной из стен комнатки.

Женщина прижимала к груди разодранное платье.

– Похоже, ты был знаком с этой еретичкой прежде? – осведомился отец Маршан у Робби.

– Да, отче, – ответил тот.

– Он предатель! – воскликнула Женевьева и плюнула Робби в лицо.

– Он поклялся исполнять Божьи предначертания, – отрезал отец Маршан. – А ты проклята Богом.

Скалли втащил в дверь Хью и подтолкнул к столу.

– Свечей! – велел Скалли отец Маршан. – Принеси несколько штук из зала.

– Любишь смотреть на то, что делаешь, а? – Скалли расплылся в ухмылке.

– Ступай! – резко велел отец Маршан, после чего повернулся к Робби. – Уложи ее на стол. Будет сопротивляться – можешь ее ударить.

Женевьева не сопротивлялась. Она знала, что не в силах противостоять одному Робби, не говоря уж о Робби вместе с тем жутким типом с костями в волосах, который как раз принес две большие свечи и поставил их на винные бочки.

– Лежи смирно, – распорядился отец Маршан. – Как мертвая.

Он заметил пробежавшую по ее телу дрожь. Женевьева сложила руки, одна поверх другой, на груди, чтобы разорванное платье не сползло; священник отвязал опутенки от перчатки и поставил соколицу на верхнее запястье пленницы.

Когти впились в нежную кожу, и Женевьева тихо застонала.

– In nomine Patris, – негромко начал отец Маршан, – et Filii, et Spiritus Sancti, amen [26]. Сэр Роберт.

– Отче?

– У нас нет писца, который записал бы в протокол признание грешницы, так что слушайте внимательно и будьте свидетелем всего сказанного. Ваш священный долг запечатлеть правду.

– Да, отче.

Священник посмотрел на Женевьеву, которая лежала, закрыв глаза и сцепив руки.

– Грешница, – ласково проговорил он, – расскажи мне, зачем вы ездили в Монпелье.

– Мы отвозили туда одного английского монаха, – ответила Женевьева.

– С какой целью?

– Ему предстояло изучать медицину в университете.

– Ты хочешь, чтобы я поверил, будто Бастард проделал весь этот путь до Монпелье, просто сопровождая какого-то монаха?

– Это была услуга его сеньору, – пояснила Женевьева.

– Открой глаза! – велел священник. Слова его по-прежнему звучали тихо. Он подождал, пока она не выполнила приказ. – А теперь скажи, слышала ли ты о святом Жуньене?

– Нет, – ответила Женевьева.

Сокол в колпачке не шевелился.

– Ты отлучена от Церкви, не так ли?

Женщина помедлила, но потом едва заметно кивнула.

– И ты отправилась в Монпелье ради монаха?

– Да, – тихо промолвила она.

– В твоих собственных интересах говорить правду. – Отец Маршан наклонился, развязал ленточку и снял колпачок с головы сокола.

– Это каладрий, – продолжил священник, – птица, способная определить, говоришь ты правду или лжешь.

Женевьева заглянула соколу в глаза и содрогнулась. Отец Маршан отступил на шаг.

– А теперь отвечай, грешница: зачем ты ездила в Монпелье?

– Я же говорила – чтобы проводить монаха.

Эхо ее вопля раскатилось по всему замку.

Роланда разбудил крик.

Графу и в голову не пришло обеспечивать гостей постелями. Замок заполонили воины, ожидающие выступления в Бурж, и спали они где попало. Многие все еще пили в большом зале, иные устроились на ночлег во дворе, где обретались и лошади, которым не хватило места на конюшне. Но оруженосец Роланда, Мишель, проявив смекалку, отыскал сундук с флагами и расстелил полотнища на каменной скамье в притворе часовни. Едва Роланд уснул на этом самодельном ложе, как по коридорам эхом раскатился вопль. Рыцарь очнулся, думая спросонья, что он снова дома, с матерью.

– Что это было? – спросил де Веррек.

Взгляд Мишеля был устремлен вдоль длинного коридора. Мальчик ничего не ответил. Тут по коридору прокатилось эхо яростного рева, и Роланд совершенно пробудился. Рыцарь скатился со скамьи и схватил меч.

– Сапоги, мессир? – спросил Мишель, протягивая господину обувь, но Роланд уже бежал.

Человек в дальнем конце коридора выглядел встревоженным, но остальных вопль и крик, очевидно, никак не беспокоили. Роланд толкнул дверь комнаты с винными бочками. Глаза его округлились.

В комнате было почти совершенно темно, потому что свечи попадали, но Роланд все же разглядел Женевьеву. Она сидела на столе, зажимая рукой глаз. Ее разодранное платье висело вокруг пояса. Отец Маршан распростерся на спине, губы его были разбиты, обезглавленный сокол лежал на полу, а Скалли ухмылялся до ушей. Над священником возвышался Робби Дуглас с занесенным клинком. В миг, когда на место событий вышел Роланд, молодой шотландец еще раз стукнул Маршана эфесом меча.