Бернард Корнуэлл - 1356. Великая битва

– Если злые люди завладеют этим мечом, отец, они обретут неслыханное могущество!

– Вот для того и существует орден, – терпеливо объяснил священник, – чтобы обеспечить обладание Малис за Церковью.

– Но проклятие может быть снято! – воскликнул Роланд.

– Вот как? – удивился отец Маршан.

– Говорят, что если Малис отправить в Иерусалим и освятить в стенах храма Гроба Господня, то проклятие разрушится и меч станет орудием славы Господней, – сообщил де Веррек. – Ни один другой меч, ни Дюрандаль Роланда, ни меч Карла Великого Жуаез, ни даже Экскалибур короля Артура, не сравнится с Малис. Если проклятие будет снято с нее, она станет самым священным оружие на Божьей земле.

Отец Маршан слышал благоговение в голосе Роланда, но вместо того, чтобы охладить его пыл репликой, что путешествие в Иерусалим столь же вероятно, как и второе пришествие святого Петра, важно кивнул:

– Тогда нам следует прибавить к задачам ордена еще и эту, сын мой.

Роланда приняли в орден в залитой ярким светом часовне. Он исповедался и получил отпущение грехов, а теперь стоял на коленях перед алтарем. Другие рыцари располагались позади него, в небольшом нефе с белыми стенами. Роланду было приятно видеть в рядах ордена Робби, но второй шотландец, увешанный костями Скалли, его смущал. Даже несколько минут в обществе Скалли были невыносимы из-за грубости этого дикаря, чему способствовали его издевательская ухмылка, ругань, злобный нрав, язвительность и тяга к насилию.

– Это и в самом деле примитивный инструмент, – пояснил Роланду отец Маршан. – Но Господь находит применение и самой скромной глине.

Сейчас Скалли переминался с ноги на ногу и бормотал, что они теряют время. Рыцари ордена молчали, наблюдая, как отец Маршан возносит молитву на латыни. Церковник благословил меч Роланда, возложил руки на голову молодого человека и повесил ему на шею ленту с вышитым изображением ключей Рыболова. Молитва продолжалась, и свечи в часовне гасли одна за другой. Было похоже на службу в Страстную пятницу, когда в ознаменование смерти Искупителя церкви христианского мира погружались в темноту. И когда догорела последняя свеча, остался только бледный лунный свет, падающий из единственного высокого окна часовни, да робкое красное пламя лампады, отбрасывающее багрово-кровавую тень на серебряную фигуру распятого Христа, на которую восторженно смотрел Роланд. Он обрел смысл жизни, нашел призвание, достойное его чистоты. И он разыщет Малис.

Женевьева вскрикнула. Потом вскрикнула еще раз.

Когда Кин и отец Левонн подъехали к подъемному мосту, ирландец окликнул караульного, который бросил на двух появившихся в лунном свете всадников равнодушный взгляд, а затем зашагал по парапету надвратной башни.

– Ты слышишь? – крикнул Кин. – Скажи своему господину, что его женщина у нас. Он хочет получить ее назад, так ведь?

Ирландец ждал ответа. Его лошадь стукнула копытом.

– Господи! Эй, малый, ты меня слышишь? – гаркнул он. – У нас его жена!

Караульный высунулся между зубцами, снова посмотрел на Кина, но ничего не ответил и через мгновение исчез за камнями.

– Ты глухой? – не выдержал Кин.

– Сын мой, – вступил отец Левонн. – Я священник! Дай нам поговорить с твоим господином!

Никакого ответа. Луна осветила замок и посеребрила рябь, поднятую во рву ветром. На стене надвратного укрепления показался еще один человек, но и он быстро исчез.

Кин знал, что Томас с дюжиной парней смотрит из-за деревьев, но мог только догадываться, кто еще наблюдает за ними через узкие бойницы каменной стены и погруженных в тень башен; и не натягивают ли эти наблюдатели тетивы арбалетов, заряженных короткими тяжелыми болтами с наконечниками из стали. Волкодавы, увязавшиеся за Кином, поскуливали.

– Нас кто-нибудь слышит? – воззвал бывший школяр.

Порыв ветра развернул флаг на донжоне замка. Знамя заполоскало, потом опало, когда порыв стих. В долине заухала сова, собаки вскинули головы и стали принюхиваться. Элоиза тихо зарычала.

– Тише, девочка, – сказал Кин. – Успокойся. Завтра мы поохотимся на зайцев, а то и на оленя, если повезет.

– Англичанин! – раздался оклик со стороны замка.

– Если так нужно оскорбить человека, то нельзя ли подойти к делу с умом? – отозвался Кин.

– Возвращайтесь утром! Приходите на рассвете!

– Дай мне переговорить с твоим господином! – крикнул отец Левонн.

– Ты священник?

– Да.

– Вот тебе ответ, отче!

На одной из башен щелкнула тетива, арбалетный болт пронизал лунную ночь и упал на дорогу ярдах в двадцати от всадников. Он чиркнул по дерну и остановился между перепуганными псами.

– Похоже, отец, придется нам подождать до утра, – сказал Кин.

Он развернул коня, ударил его пятками по бокам и ускакал за пределы досягаемости арбалетов.

До утра.

Граф де Лабруйяд ужинал. На столе стояли пирог с олениной, жареный гусь, ветчина под густым слоем приправленного лавандой меда и блюдо с откормленными просом овсянками, любимым лакомством графа. Его повар умел замачивать этих пташек в красном вине, а потом быстро обжаривать на сильном огне. Граф понюхал одну птицу. Само совершенство! Аромат был таким аппетитным, что у него почти закружилась голова. Лабруйяд втянул в рот крошечную тушку, хрупкие косточки захрустели, а по подбородку потек желтый жир. Еще повар зажарил трех вальдшнепов, пропитав тонкоклювых птиц смесью меда и вина.

Есть граф любил. Его слегка смущало, что гости, суровый отец Маршан, сэр Робби Дуглас и этот забавный рыцарь-девственник, до сих пор маются дурью в часовне, но дожидаться их не хватало терпения. Овсянки подоспели с пылу с жару, а темные грудки вальдшнепов были слишком вкусны, чтобы медлить. Поэтому граф велел передать гостям, что они могут присоединиться к нему, когда закончат.

– Роланд славно справился, – сказал Лабруйяд своему управляющему.

– Действительно, мессир.

– Малый захватил жену Бастарда! Роланд, может, и девственник, – тут граф издал смешок, – но не круглый дурак. Давай-ка посмотрим на нее.

– Сейчас, мессир?

– Зрелище поинтереснее, чем этот болван, – отозвался граф, указав на менестреля, играющего на маленькой арфе и воспевающего военные подвиги господина. Песня содержала по большей части вымысел, но домашние графа делали вид, что верят ей.

– К завтрашнему утру все готово? – поинтересовался Лабруйяд, прежде чем управляющий отправился выполнять поручение.

– «Готово», мессир? – переспросил сбитый с толку слуга.

– Вьючные лошади, доспехи, оружие, припасы. Чрево Господне, мне что, все надо делать самому?

– Все готово, мессир.

Толстяк хрюкнул. Герцог Беррийский вызвал его в Бурж. Герцог, конечно, был всего лишь сопливым мальчишкой, и графа подмывало сделать вид, будто он не получал вызова. Только вот этот сопливый мальчишка – сын короля Франции, и арьербан сопровождался письмом, деликатно напоминавшим, что граф не откликнулся на два предыдущих вызова и отказ повиноваться является основанием к изъятию земель. «Мы убеждены, – значилось в письме, – что вы желаете сохранить поместья, поэтому с радостным нетерпением ожидаем прибытия вашего в Бурж, зная, что вы приведете множество арбалистов и латников».