Бернард Корнуэлл - 1356. Великая битва

– Пусть не двигаются! – проревел мощный глас. – Я приказываю им остаться!

Последние звуки хора нестройно стихали, пока не иссякли до полной тишины. Монах по-прежнему не убирал руку от груди Томаса.

– Отцепись, – тихо проговорил Бастард.

Монах буравил его злыми глазами, и Томас перехватил его руку и силой отвел ее назад. Монах сопротивлялся, потом, ощутив мощь лучника, выпучил от страха глаза. Он попытался выдернуть руку, но Томас гнул ее до тех пор, пока не ощутил хруст костей запястья.

– Я велел тебе убрать ее, – прорычал он.

– Томас! – ахнула Женевьева.

Бастард взглянул на главный алтарь и различил возвышающуюся там фигуру; фигуру мужчины, облаченного в красное, высокого, тучного и властного. Паломников привел сюда кардинал Бессьер. И он был не один. По краям нефа рассредоточились арбалетчики, и Томас услышал, как щелкают взведенные тетивы. Тут было по меньшей мере с дюжину стрелков, все в ливреях с зеленым конем на белом поле, имелись и латники, а рядом с кардиналом, на верхних ступенях алтаря, стоял граф де Лабруйяд.

– Ты была права, – тихо обратился к Женевьеве Томас. – Мне следовало захватить с собой лучников.

– Приведите их сюда! – приказал Бессьер.

Кардинал улыбался, и это было неудивительно, ведь враги сами пришли прямо к нему в руки и могли уповать только на его милость, а кардинал Бессьер, архиепископ Ливорнский и папский легат при французском дворе, милости не ведал.

Отец Маршан, высокий и мрачный, маячил за спиной кардинала. Томас, которого провели по нефу между расступающимися перед ним монахами, рассмотрел в темных углах церкви еще ратников.

– Добро пожаловать, – сказал кардинал. – Гийом д’Эвек.

– Томас из Хуктона, – с вызовом поправил Томас.

– Бастард, – уточнил отец Маршан.

– И шлюха-еретичка, его жена! – добавил кардинал.

– И моя супруга тут, – пробормотал Лабруйяд.

– Две потаскухи! – заявил Бессьер веселым тоном. – Держите их! – рявкнул он арбалетчикам, охранявшим Томаса. – Томас из Хуктона, – продолжил он. – Бастард. Что же привело тебя в сей дом молитвы?

– Мне дали поручение, – ответил англичанин.

– Поручение? Какое? – Кардинал говорил с показной добротой, как будто имел дело с младенцем.

– Не дать священной реликвии попасть в злые руки.

Губы Бессьера расплылись в улыбке.

– Какой реликвии, сын мой?

– Малис.

– Вот как? И в чьи же руки?

– В ваши, – ответил Томас.

– Вот видите, на какую подлость способен этот Бастард! – Теперь кардинал обращался ко всем присутствующим. – Он взял на себя смелость лишить святую Мать-Церковь одной из самых почитаемых ее реликвий! Он уже предан анафеме! Он отлучен от спасения, но все равно осмелился заявиться сюда и притащить в это святое место этих шлюх, намереваясь похитить то, что Господь дал преданным своим слугам.

Бессьер воздел руку и указал на Томаса:

– Ты отрицаешь то, что отлучен от Церкви?

– Я признаю себя виновным лишь в одном, – заявил Томас.

– В чем именно? – Кардинал нахмурился.

– У вас был брат, – напомнил Хуктон. Лицо кардинала потемнело, вытянутый палец задрожал, потом опустился. – У вас был брат. И он погиб.

– Что тебе об этом известно? – угрожающим тоном спросил кардинал.

– Что он был убит стрелой, выпущенной одним дьявольским отродьем. – Томас мог молить о пощаде, но знал, что ничего этим не добьется. Его поймали в ловушку, в кольцо арбалетчиков со взведенными тетивами и латниками, и ему оставалась только дерзость. – Известно, что его сразили стрелой, срезанной с ясеня в час заката. Стрелой, что была очищена от коры ножом женщины, оснащена стальным наконечником, выкованным беззвездной ночью, и оперена перьями гуся, зарезанного белым волком. И та стрела была выпущена из лука, пролежавшего неделю в церкви.

– Колдовство, – прошептал кардинал.

– Все они должны умереть, ваше высокопреосвященство, – в первый раз подал голос отец Маршан. – И не только шлюхи и отлученец, но и эти люди тоже! – Он указал на Робби и Роланда. – Они нарушили данную ими клятву!

– Клятву человеку, пытающему женщин? – Томас язвительно хмыкнул.

Он слышал, как по мостовой за дверями храма стучат копыта. А еще – голоса, и голоса сердитые.

Бессьер тоже их уловил и глянул на дверь, но не заметил ничего угрожающего.

– Они умрут, – изрек он, снова посмотрев на Томаса. – Умрут посредством Малис.

Церковник щелкнул пальцами.

Рядом с главным алтарем располагалась дюжина монахов, но теперь они отошли в сторону, и Томас заметил еще одного из братьев. Это был старик, и его избили так, что белая ряса была перемазана кровью, капающей с разбитых губ и носа. А за ним, в тени позади алтаря, находилась усыпальница. Она представляла собой резную каменную раку, покоящуюся на двух каменных же постаментах в нише апсиды. Крышка раки была сдвинута в сторону. Тут из тени выступила знакомая фигура. Это был тот самый шотландец, Скалли. Вплетенные в длинные волосы кости стукнули, когда он подошел к раке и сунул туда руку. У него теперь и в бороду были вплетены кости, и они загремели по нагруднику, который он надел поверх кольчуги.

– Ты солгал мне, – обратился гигант к Робби. – Заставил меня сражаться за проклятых англичан! И твой дядя говорит, что ты должен умереть, что ты – жалкий бздун, а не мужчина. Ты недостоин имени Дугласов. Кусок собачьего дерьма, вот ты кто.

Из раки Скалли извлек меч. Он совершенно не походил на меч со стенных росписей. Этот выглядел как фальшион, один из тех дешевых клинков, что могли служить и ножом для колосьев, и оружием. Лезвие у него было толстое, изогнутое, расширяющееся к острию – таким оружием удобнее рубить, чем колоть. Сам клинок выглядел старым и неухоженным – зазубренный, потемневший, грубый, и все же при виде его Томас с трудом подавил желание упасть на колени. Сам Христос смотрел на этот меч, возможно, дотрагивался до него, а в ночь перед своими страстями не позволил клинку спасти ему жизнь. Это был меч Рыболова.

– Убить их, – приказал кардинал.

– Нельзя здесь проливать кровь! – запротестовал седобородый монах. Должно быть, это был аббат.

– Убить их! – завопил кардинал, и арбалетчики вскинули оружие. – Не с помощью стрел! – опомнился Бессьер. – Пусть Малис исполнит свой долг и послужит Церкви, как это ей предназначено. Пусть свершит она свою славную работу!

Лучник спустил тетиву, и стрела отправилась в полет.

Стрела ударила Скалли прямо в нагрудник. Стрелу венчал пробойник – наконечник для пробивания доспехов. Пробойники ковались из стали, они были длинными, тонкими, остроконечными и без зазубрин, а первые несколько дюймов древка изготавливались не из ясеня, а из более тяжелого дуба. Если какая стрела и способна была пробить стальную пластину, так это именно пробойник, концентрировавший всю массу стрелы и накопленную ею силу движения в одной маленькой точке, но этот наконечник смялся, как дешевое железо. Лишь немногие кузнецы знали, как делать добрую сталь, и иные шли на обман, подсовывая железные пробойники вместо стальных. Хотя этот и не смог пробить нагрудник Скалли, сила удара стрелы была такова, что шотландец попятился на три неуверенных шага, споткнулся о ступени алтаря и грузно сел. Он подобрал угодившую в него стрелу, посмотрел погнутый наконечник и ухмыльнулся.