Андрей Серба - Быть Руси под княгиней-христианкой

— Почему это будет лучше?

— Видишь ли, сестра, ты пришла к нам очень поздно вчера, а сейчас только что наступило сегодня. А это не самое приятное время для прогулок в глухом лесу, — потупив глаза, объяснила Краса.

Ольга её поняла — наверное, недавно минула полночь, и наступило время ночного разгула и бесчинств всякой нечисти. По-видимому, монах-чернокнижник и ведьмочка неспроста избрали для своего пребывания именно Холодный овраг, а не какое-либо другое место вблизи Киева, поэтому на самом деле будет благоразумно воспользоваться услугами такого провожатого, как ведьмочка, а не очутиться наедине с беснующимися лесными и водяными чудищами.

— Хорошо, Краса, выведи меня из оврага.

— Ступай за мной, сестра, и не отставай ни на шаг. А ещё лучше дай свою руку, тогда мы будем единым целым.

Держась за руку Красы и не переставая шептать молитвы, Ольга послушно шла за девой, вперив взгляд в её спину и боясь повести глазами по сторонам. Она не видела и не слышала вокруг ничего необычного, однако ощущала такую напряжённость и внутреннюю тревогу, что несколько раз с ужасом подумала, как чувствовала бы себя, не будь рядом Красы. Ольга буквально кожей ощущала, что по сторонам от тропы и позади неё постоянно находится нечто представляющее опасность, что необъяснимой угрозой пропитан сам воздух оврага. У гребня оврага на краю широкой поляны Краса остановилась, выпустила руку великой княгини.

— Пришли, сестра. Три десятка шагов влево, и ты будешь с попом-ромеем, что мечтает тебя обхитрить, но которого за нос водишь ты.

— Спасибо, Краса. Будет ко мне дело либо просто пожелаешь меня навестить — приходи в мой терем. Лишь назови себя, и гридни тут же проводят тебя ко мне, где бы я ни была.

— Сестра, я уже сказала, что вскоре мы с тобой повидаемся, и ты сполна расквитаешься со мной за сегодняшнее гадание. Но не я приду к тебе, а ты явишься ко мне на помощь по моему зову. Прощай и до скорой встречи.

Латип услышал приближающиеся шаги, кто-то снял с бочки крышку, и в глаза хлынул свет. Правда, не дневной, а факела, однако это был свет, а не кромешная тьма винной бочки.

— Просыпайся, воевода, — раздался насмешливый голос. — Или так понравился винный запах, что расставаться с ним не хочется? Понимаю — сам винцо люблю, хотя сидеть трое суток в пустой бочке не приходилось. Просыпайся, предстоит небольшая прогулка.

Говоривший ухватил Латипа за ворот, сильным рывком поставил на ноги, с помощью второго стража вытащил из бочки.

— Что качаешься по сторонам, воевода? Небось ноги затекли от сидения? Присядь покуда на лавку и подожди, а мы твоего дружка на свет Божий извлечём. Эй, князь, ты ещё не просолился, как капуста, что была до тебя в бочке? Ха-ха-ха!

Плюхнувшись на скамью и вытянув во всю длину ноги, которые в бочке был вынужден держать постоянно согнутыми, Латип блаженно прикрыл глаза и стал шевелить босыми пальцами, поскольку с сапогами ему пришлось расстаться сразу после пленения. Столько лет прожил, а не представлял, какое это счастье — вытянуть ноги и чувствовать, как утихает боль в коленях! Так он сидел до тех пор, покуда его снова не ухватили за шиворот и не встряхнули.

— Опять спишь? Потом сны досмотришь, а сейчас вставай и шагай вместе с князем. Шевелись!

Поднявшись со скамьи, Латип увидел вытащенного из второй бочки князя Цагола, тоже босого, в грязной одежде, со связанными за спиной руками. Они были соседями в подвале уже трое суток, сидя в стоявших рядом бочках. О своём соседстве они узнали, когда обоих извлекли из бочек справить нужду и принять пищу, после чего они регулярно виделись по два раза в день по тем же причинам. Первые сутки они не разговаривали, будучи полностью во власти переполнявшей души ярости, до конца не веря в нелепость положения, в котором оказались. На вторые сутки они обменялись рассказами, каким образом очутились в подвале, а на третьи сутки стали строить предположения, когда и как вновь будут на свободе.

— Держись, князь, на ногах, не вались на бок, — сказал страж, поддерживая Цагола. — И не смотри на лавку, рассиживаться нет времени. Не можешь шагать, семени ногами. И почаще, почаще.

Подталкиваемые стражами, Латип и Цагол выбрались из подвала и оказались в каменном сарае, в полу которого находился люк в подвал. В сарае к прежним стражам присоединились трое новых. В их сопровождении Латип и Цагол пересекли широкий пустынный двор и попали в большой двухэтажный дом.

— Теперь можете насидеться вволю, — сказал старший из стражей, вводя Латипа и Цагола в небольшую комнатку с единственным окошком, за которым виднелся ухоженный цветник.

Воевода и князь уселись в лёгкие, плетённые из прутьев кресла, однако их отдых был недолог. В комнатку быстро вошёл человек в кольчуге поверх халата и с саблей на поясе, что-то прошептал на ухо старшему из стражей, и так же спешно покинул комнатку. По команде начальника двое стражей встали с копьями у окна, один занял место у двери, а двое бесцеремонно завязали Латипу и Цаголу рты тряпками.

— Сидите и слушайте, — сказал им старший из стражи. — Тому из вас, кто родился под счастливой звездой, уже сегодня может представиться возможность спать дома в кровати, а не в бочке. Если, конечно, он так привык к бочке, что не захочет с ней расстаться и возьмёт с собой, — съязвил он.

Латип услышал, как за стеной, по-видимому, в соседней комнате, громко хлопнула дверь, отчётливо прозвучали тяжёлые шаги, и раздался незнакомый мужской голос:

— Тысяцкий, ты задержался, наша встреча была назначена раньше. Ты не думал, что мог не застать в доме никого?

— Я не тысяцкий, а воевода, — ответил другой голос, который Латип тут же узнал, — это был голос тысяцкого Ахмата. — Потом, у меня были более важные дела, чем интересоваться судьбой старого бабника, которого за ноги утащили из постели наложницы.

— Для тебя есть дела важнее, чем жизнь или смерть твоего начальника? — удивлённо спросил незнакомый голос. — Разве вы не друзья и не соратники по походу с русами?

— Друзья? Ха-ха-ха! Что общего между мной и этим старым плешивым козлом? Только одно — нам обоим нравится одна и та же женщина. Но она выбрала из нас меня, и Латип не может этого простить ни ей, ни мне. Его гложет зависть, и он готов на всё, чтобы очернить меня в глазах князя и удалить из его дворца. Мы друзья лишь на словах, а на самом деле готовы перегрызть один другому глотки. Но что ты хотел сообщить мне о Латипе?

— Он в моих руках, но я готов возвратить ему свободу, если получу от тебя десять тысяч золотых диргемов.

За стеной раздался хохот Ахмата.

— Что? Десять тысяч золотых диргемов? Ты шутишь, незнакомец! Старый дурак не стоит и тысячной части этой кучи золота.