Таисия Наполова - Московский Ришелье. Федор Никитич

— Нужда моя ведома тебе, свет-царица. Пришла ныне молить тебя быть заступницей в беде нашей.

— Может быть, я и ведаю о твоей беде, но ты расскажи сама, коли пришла...

Голос был недобрым. В нём таилась издёвка. Ксения почувствовала, как лоб её покрылся потом. Она достала платок, отёрла лицо. Взор царицы Марьи был по-прежнему опущен на пяльцы, но она всё видела и была довольна.

Стараясь совладать с волнением, Ксения рассказала о злых умышлениях бояр.

— Всё в воле Божией, — сухо заметила царица, — не захочет Господь, и ни один волос не упадёт с головы... Желать зла ближнему — великий грех. Зло упадёт на твою же голову.

— Я на то и уповаю, царица-матушка, что злодеи себе самим худо сделали. А мы соблюли правду перед Господом и своим государем.

Царица бросила на неё быстрый резкий взгляд.

— Все встанем перед лицом Господа. Была правда, или не было её — решит суд Божий. Иди, Ксения, я не держу тебя более!

Марья всё же поднялась и проводила гостью до дверей. Ксения снова склонилась в низком поклоне.

— Помилосердствуй, царица-матушка! Попроси государя, дабы не пострадал невинный супруг мой, спаси от сиротства деток моих и меня, грешную!

— Все дела вершатся не царским, но Божиим судом. Государь-батюшка милостив и не держит нелюбия на злодеев своих.

Так и ушла Ксения ни с чем, как это уже было однажды. «Ужо тебе, злодейка! — в сердцах твердила себе она. — Отольются тебе мои слёзы!»

Но пока плакать приходилось ей. Не только Фёдора Никитича с братьями, но и всех его родных, в том числе и кровных родственников Ксении, взяли под стражу, будто опасных преступников. Ксения с детьми оставалась под домашним арестом. Свидеться с супругом не удалось. На подворье царила смута, всех слуг приводили к пытке, и многие приняли смерть в застенке, но о своём господине не сказали ничего дурного. От верного Устима, которого тоже приводили к пытке, Ксения узнала, сколь плачевна была участь Фёдора Никитича и его братьев и что не столь пытки были ему тяжелы, сколь невыносимое сознание утраты всего, что было дорого сердцу.

Ксения поняла, какой безотрадной была скорбь супруга, ибо он слишком надеялся на себя и свою судьбу.

Тем временем Фёдор ожидал вестей от своих верных слуг. Действительно, Устим, которого вместе с прочими дворовыми кинули в застенок, сумел проникнуть к Фёдору Никитичу и шепнуть ему:

— Боярин, тебе станут говорить, будто твои холопы давали на тебя затейные доводы о твоём злом умысле на царя. Вот те крест, твои холопы показали, что ты о царе ничего не говорил. Царёвы слуги мучили нас понапрасну.

Фёдора допрашивали бояре Туренин и Стрюцкий. Полнотелый, похожий на татарина Туренин в кафтане из пёстрой ткани жёг ему руку раскалённым железом и, когда Фёдор пошатнулся, спросил:

— Не нравится? Думал, даром обойдётся тебе злой умысел? Государю нашему Божьим милосердием, постом, молитвой Бог дал царство, а ты, изменник, хотел его достать ведовством и кореньями!

— Зла на царя я не думал и не изменял ему ни в чём!

— А брат твой для чего коренья припас?

— Отнюдь он никаких кореньев не припасал. Посягать на царя у него и на мысли не было. Царь наш правит крепко, навеки.

Недовольный результатами допроса Годунов велел быть на пытке Фёдора Никитича и другим боярам. Он знал, что многие из них осуждали опальных Романовых, чтобы о них самих не подумали, что они с ними заодно. Иные затаились в своих домах от страха и помалкивали, но когда их звали в свидетели, на допросе Фёдора Никитича они шипели на него:

— Злодей окаянный!

— Через тебя, властолюбец, вся смута!

Фёдор молчал. Он боялся новых пыток, молился: «Господи, да минует меня чаша сия».

Не добившись от Фёдора покаяния, его вновь кинули в застенок. Дух его не был сломлен, но он был ожесточён неправедной судьбой. За что же покарал их Господь? За какую ложь? Была у них жизнь, обустроенная прародителями, был мир, известный до мелочей. Его прародители испокон веков служили царям. А ныне всё порушилось по одному лишь ложному доносу. Это ли угодно твоему человеколюбию, Господи?!

Фёдор Никитич ожидал боярского приговора, но не страшился его. «Годунов слишком труслив, чтобы погубить его, но его самого погубит трусость», — думал Фёдор. Ужели в державе не найдутся силы, чтобы сбросить Ирода с неправедно захваченного трона? Царство захватил человек, не сведущий в Священном Писании. Сколько помнит Фёдор, Годунов не был прилежен к буквенному разумению. Видно, и ведать не ведает, что в книге «Второзаконие» есть остережение ему: «Жизнь твоя будет висеть перед тобою, и будешь трепетать ночью и днём и не будешь уверен в жизни твоей».

Про себя он решил, что не станет трепетать перед судом боярским. Он скажет им слова из Писания, что помнил наизусть: «Горе тем, кто мудры в своих глазах и разумны перед самими собой. Горе тем, которые храбры пить вино и сильны приготовлять крепкий напиток, которые за подарки оправдывают виновного и правых лишают законного! Зато как огонь съест солому и пламя истребляет сено, так истлеет корень их и цвет их разнесётся, как прах».

Но он так и не сказал этих слов. Ему не дали говорить, обрывали злыми выкриками.

Только теперь Фёдор Никитич узнал, сколько у него было тайных врагов.

Боярский приговор состоялся лишь в июне 1601 года. В своём решении боярский суд руководствовался тайной волей царя Бориса. Видимо, оттого так долго тянулось это дело, что царь Борис трусил в душе, обдумывал, взвешивал, чтобы и Романовых убрать со своего пути, и остаться в стороне. Приходилось считаться и с мнением соседних держав. Он-то хорошо знал, как в своё время вредила царю Ивану его дурная репутация.

В приговоре Боярской думы была видна Борисова предусмотрительность. Фёдора Никитича решили постричь в Москве и под именем Филарета сослать в Антониев-Сийский монастырь на Северной Двине. Просьба его — не разлучать с супругой и детьми — уважена не была. Ксению также решили постричь и сослать в один из заонежских погостов. Пострижение супругов, кровно близких к царствующей некогда династии, делало их неопасными для династии Годуновых. И всё же царь Борис разбросал по дальним пределам всех их родственников: видимо, боялся заговора. Мать Ксении — Шестову — сослали в Чебоксары, в монастырь; Александра Никитича — в Усолье-Луду, к Белому морю; Михаила Никитича — в Пермь, в Ныробскую волость; Ивана Никитича — в Пелым; Василия Никитича — в Яренск; мужа сестры их, князя Бориса Черкасского, с женой и племянниками, детьми Фёдора Никитича, пятилетним Михаилом и его маленькой сестрой, с тёткой их, Настасьей Никитичной, и с женой Александра Никитича — на Белоозеро; князя Ивана Борисовича Черкасского — в Малмыж, на Вятку; князя Ивана Сицкого — в Кожеозерский монастырь; других Сицких, Шестуновых, Репниных и Карповых разослали по разным дальним городам.