Анри Кок - Последние из Валуа

– Но! Пошел!

– Но! Пошел! Пошел! – завопили дьяволята .

Испугавшись, Коко стремглав рванул вперед.

Ла Кош и Барбеко покатились со смеху, лежа в траве, и даже Сент-Эгрев, позабыв на минуту о своем плохом настроении, загоготал во все горло.

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним! – думал Тартаро, до ушей которого ироничное эхо все еще доносило раскаты этого игривого веселья.

– Он едет, он едет, ваш осел, сын мой! – сказал Гренгенод. – Похоже, он даже не замечает, что нас двое – ведь я легкий, как перышко. Держите меня покрепче за талию, чтобы не упасть, и не беспокойтесь: я не боюсь щекотки… Вам далеко в Париже?

– К воротам Святого Антония.

– Прекрасно! А мне к воротам Святого Иакова; ссадите меня по дороге.

– Как это – по дороге?

– Не могу же я так злоупотреблять вашей любезностью, чтобы просить вас довезти меня до моего дома? Но вы держитесь, держитесь! Не стесняйтесь!

– О, не волнуйтесь, монсеньор, я ничуть не стесняюсь.

– Откуда едете?

– Из Вильнев-Сен-Жак.

– Чудесный край… и производящий великолепных ослов, если судить по этому!

– О, он производит не только ослов, монсеньор!

– А что еще, сын мой?

Тартаро оглянулся: лес остался далеко позади.

Впереди уже виднелись первые дома деревушки Шарантон.

– Как ваше имя, сударь? – спросил резко, своим обычным голосом, Тартаро у спутника.

– Гренгенод, а что? – ответил тот, удивившись и вопросу и тому, каким тоном он был произнесен.

– Так вот, господин Гренгенод, передайте, пожалуйста – когда вы с ними свидитесь, – шевалье Сент-Эгреву и капитану Ла Кошу, что им шлет привет солдат Фрике, который ждет не дождется того дня, когда сможет использовать их животы в качестве ножен для своей шпаги!.. Бррр!..

И, прежде чем Гренгенод успел потянуться за кинжалом, Тартаро взмахнул дубиной, нанеся ему такой удар по затылку, который свалил бы и быка.

Удар этот был несмертельным – гасконец и не имел намерения убивать, но аргулет безжизненной массой рухнул на землю, впечатавшись лицом в пыль дороги.

Солдат спрыгнул на землю: две меры предосторожности лучше, чем одна.

– Нужно не дать ему присоединиться к шайке слишком скоро, – сказал он себе.

И еще одним ударом он сломал ногу – ногу деревянную! – несчастного разбойника.

– Ну, а теперь, гоп, Коко! – вскричал Тартаро, вернувшись в седло. – К особняку д'Аджасета, Коко!

Предупрежденная Пациано, доверенным слугой Екатерины Медичи – коему, как мы знаем, последней доверять не следовало, – Тофана ждала у себя королеву-мать на следующее после прошедшего в Лувре бала утро.

Для королевы-матери утро начиналось часов с пяти-шести – спала она мало. Как известно, крепко спят лишь те, у кого чиста совесть. Злодеям, напротив, сон, нарушаемый мрачными видениями, приносит лишь утомление. Поэтому, хотя она и легла глубокой ночью, в половине шестого утра Екатерина уже вышла из кареты, остановившейся у дома Рене, и поднялась в покои сицилийки, которая, следуя привычке вставать с рассветом, тоже уже была на ногах.

Как и в первую их встречу, женщины какое-то время молча изучали друг на друга.

Тофана заметила, что королева более бледная, чем в ее первый визит, более уставшая, постаревшая .

Королева же, напротив, отметила, что Тофана выглядит лучше – лицо ее заметно посвежело, взгляд стал более ясным.

– Все эти три недели, – сказала Екатерина, – мне не терпелось вновь с вами встретиться. Вас это не удивляет?

– Вы всегда можете мной располагать, ваше величество, и я не могу позволить себе интересоваться причинами тех или иных ваших поступков.

Легкая ироничная улыбка коснулась губ матери Карла IX.

– А вы скромны! – сказала она.

– Быть таковой – моя обязанность, не так ли? – ответила Тофана.

– Наверное. И потом, возможно, были и другие мотивы, по которым все то время, что прошло с нашей встречи, пролетело для вас, как один миг. Вам хорошо живется в Париже?

– Я уже имела честь говорить вашему величеству: оставаться в Италии мне было небезопасно; в Париже мне ничто не угрожает, так почему бы мне и не быть здесь счастливой?

– Вы часто видитесь с графом Лоренцано?

– Раз в неделю.

– Он, кажется, чрезвычайно расположен к вам?

– Льщу себя этой надеждой.

– Он был вашим любовником?

– Нет, госпожа.

– На чем же основана ваша дружба с ним?

– На взаимных услугах.

– А!.. Однако, возможно, я чересчур любопытна? Даже бестактна, в отличие от вас…

– Вовсе нет! Любопытство вашего величества вполне естественно. Кто бы не удивился, если б узнал, что ненавидимая всеми Тофана, может еще на кого-то рассчитывать?

– Если у этого кого-то имеются обязательства по отношению к Тофане, то стоит ли удивляться его признательности? Но, раз уж мы заговорили о графе, он говорил вам, что я поместила его племянников к молодой королеве в качестве пажей?

– Говорил.

– Они очаровательны, эти близнецы! Вы их видели?

– Видела… несколько раз.

– Только видели ?

– Разговаривать мне с ними не доводилось.

– Серьезно? Странно! Они так красивы и интересны, что, мне кажется, всякий должен желать подойти к ним, дабы осыпать их ласками.

– Вы правы, ваше величество, каждый вправе испытывать подобное желание… но только не я.

– Но почему же?

– Почему? Вы еще спрашиваете, госпожа! Да именно потому, что они красивы и интересны, эти дети заслуживают того, чтобы меня к ним и близко не подпускали… Потому что я – Тофана, которую все ненавидят и которая, как она сама осознает, достойна этой всеобщей ненависти… Тофана, против которой все сгодится, чтобы заставить ее заплатить за то зло, которое она творила… даже такое же зло!.. Тофана, у которой убили отца, брата, мать… будучи не силах убить ее саму.

– И у которой убили бы и сыновей, не так ли, если бы знали, что Марио и Паоло ее сыновья?

– Госпожа!

Великая Отравительница содрогнулась при этих словах, резко брошенных ей королевой.

– Госпожа, – пробормотала она, – вы заблуждаетесь… Марио и Паоло…

– Ваши дети, – сказала Екатерина Медичи, – и к чему это отрицать, моя дорогая? Я не заблуждаюсь: вы мать близнецов; я сразу об этом догадалась, и это было совсем не сложно, так как они – ваша копия. Но что вас так беспокоит? Вам неприятно, что я проникла в вашу тайну? Почему? Я не намереваюсь употребить это открытие во зло. И доказательством тому служит тот интерес, который я проявила… и не перестану проявлять к этим малышам. Разве вы не были довольны тем, что я их поместила рядом с молодой королевой, вместо того чтобы оставить в моем личном услужении? В моем услужении, которое могло иметь сложные, тягостные для них стороны. Так что, дорогая Елена, успокойтесь! Я просто хотела показать, что меня вам обмануть не удалось, хотя и сочла полезным сделать вид, что попалась на эту удочку.