Владимир Валуцкий - Три Ярославны

Вот тогда, когда у дома Габора появились разъярённые германцы и факелы осветили ночной двор, тогда в своей светёлке и молилась за Андрея семнадцатилетняя дочь ишпана Агнеш...

Молитва ли её спасла тогда братьев или случай и добрые кони, но им удалось уйти, а мечи рыцарей обрушились на голову старого Габора. Потом был год скитаний: волынский князь Игорь Ярославич не принял беглецов, опасаясь Петера и его зловещего сюзерена Генриха III; братья искали прибежища у польского короля, у половецкого хана, пока их дружески не принял и не обласкал великий князь Ярослав Мудрый. Андрей особенно полюбился князю своей добротой, миролюбием и склонностью к книжному учению. И противу своих правил, не в пример норвежцу Харальду, князь отдал за изгнанника свою дочь, тихую и кроткую голубицу Анастасию...

Из тумана воспоминаний Андрея вывел голос Левенты. Брат ехал рядом с ним по лесной тропе, отводя рукою набегающие ветви.

— А я её сразу узнал, ещё издалека, — говорил Левента. — Статна, как и прежде, горда. И всё такая же красивая. Хоть много ей пришлось перенести: говорят, рыцари тогда обесчестили её рядом с трупом отца и три года она была немой от позора.

— Кто же её вылечил?..

— Говорят, знахари и колдуны, которых здесь пруд пруди. А признайся, — испытующе поглядел Левента на брата, — ёкнуло ведь твоё сердце? Ты крепко её любил.

— Любил, — Андрей задумчиво кивнул. — Давно это было.

— Я помню, какие ты ей любовные грамотки писал. А я их носил к ней, хотя она не умела читать и не знала латыни. — Левента засмеялся. — Зато я их читал тайно, могу теперь признаться. И готов был подписаться под каждым твоим словом!

— Я знал, — отозвался Андрей, — что ты её тоже любишь.

— И я знал, что ты знаешь, и это мучило меня вдвойне. Но право старшего брата — закон. Я имел право только любоваться вами издали и завидовать вашему счастью... Зато теперь право наконец за мной? — сказал Левента, лукаво улыбнувшись, и было непонятно, в шутку он это говорит или всерьёз. — Ты женат, я свободен — не моё ли теперь время охоты на сию Артемиду?..

Да, всё было давно, но было... Были тайные свидания в лесу и радостные ожидания новой встречи. Были поцелуи и объятия. Были попытки научить Агнеш латинской грамоте, над которыми она только смеялась и отвечала, что грамота не в руке, а в сердце. Загадочны были порой её слова, и губы то горячи, то непонятно холодны. Желанной она была и запретной — ведь дочь ишпана никогда не могла бы стать женой принца. Но эта запретность и дразнила, и манила, как манит бездонный омут. Мало знал Андрей тогда, что творилось в её душе, вовсе ничего не ведает сейчас. Колдунья, язычница, водит дружбу с Ватой, убивающим знатных людей, разрушающим храмы... В горе одних приходит утешать Христос, других — Сатана. И что было, то поросло быльём. Никто, как сказал мудрый грек, не входит дважды в одну реку. Имя его вечной реки — Анастасия, и семя рода Арпадов прорастает в её лоне.

И, произнеся в мыслях дорогое имя, Андрей изгнал все ненужные размышления из головы, развернул коня и поспешил к жене.

От мехов и согретого ими тела исходило сладкое дремотное тепло. Андрей спешился, отдал коня воину и присел на край повозки. Любящим, ласковым взором он заглянул в усталое и бледное, но оттого ещё более иконописное лицо. Спросил:

— Как ты?

— Хорошо, — отвечала Анастасия с кроткой улыбкой. — Мне всегда хорошо, когда ты неподалёку.

Андрей придвинулся ближе; сунув руку под меха, погладил её тугой круглый живот. Прорастало его семя, оно отзывалось еле слышным шевелением.

Он молчал, ожидая, что Анастасия спросит его о бесцеремонной незнакомке, и готов был дать ответ, но она ничего не спросила. Сказала только:

— Ты устал в седле, поспи здесь.

Андрей вынул руку из-под меха, взял в неё горячую ладонь жены, покачал головой:

— Ничего. Скоро Эстергом, и кончится наше кочевье.

Дорога давно вышла из леса, и места выглядели уже более обжитыми. На полях поспевали злаки и виноград. Деревня виднелась справа: жалкие землянки курились по-чёрному, возле них таращились на проезжающих грязные, полуголые ребятишки. Деревянные идолы, украшенные цветами и яркими тряпицами, торчали у околицы. Мужик мадьярский, весь заросший чёрною бородой, с жердью в руках, провожал повозку взглядом неведомым, скрытым под шапкой нависших волос.

И о своём неведении будущей жизни в этой стране вдруг подумали оба монарха одновременно и поняли мысли друг друга без слов. И только крепче сжали свои сплетённые пальцы.

естеро всадников миновали вброд мелкую речку и углубились в дубраву. Передний из них придержал коня и, приподнявшись в стременах, свистнул. Ему из-за деревьев отозвался ответный свист и спустя мгновение — другой. Всадники пустили лошадей шагом.

Вскоре открылась большая поляна, обнесённая тыном, и за ним — несколько шалашей, меж которыми горели костры под котлами, сидели, лежали и бродили люди и паслись стреноженные кони. Вооружённый пикой стражник, огромный ростом, открыл перед всадниками ворота, почтительно поклонившись Агнеш.

— Что было без меня, Пишта? — спросила его Агнеш.

— Тихо было, — отвечал Пишта. — Ночью совы, правда, кричали. Утром люди пришли.

— Какие люди? — Агнеш спрыгнула с коня, юный воин принял у неё уздечку.

— Безоружные. Правда, с дубинами. Вон, сидят. — Пишта кивнул на троих светловолосых мужчин в полотняной одежде, сидевших особняком, спиной к спине, под охраной воина при сабле и с нагайкой.

Мужчины настороженно глядели на подходившую Агнеш.

— Кто такие, зачем пришли? — спросила она.

— Словены мы, из Тормова, — отвечал один из мужчин, и все они поднялись. — Пришли к тебе.

— Когда народ прогнал Петера, — обстоятельнее пояснил другой, со шрамом на лбу, — мы тоже, не будь дураки, быстро прогнали барона Рюгеля и землю его поделили. И что получилось? Петеру капут, а в Тормов опять вернулся барон с попом германцем и рыцарями и потребовал выдать зачинщиков...

— А зачинщики — мы и есть, — прибавил первый. — Прими нас к себе.

Охранявший пришельцев воин Ласло, статный, с уверенным взглядом и журавлиным пером на шляпе, усмехнулся.

— Складно врут. Говорите лучше, что здесь выглядывали и кто вас послал! — Он замахнулся нагайкой, но Агнеш вскинула глаза, и рука Ласло застыла на полпути.

— Не врут они, вижу, — сказала Агнеш и спросила: — Приму — что делать умеете?

— Биться, — без запинки ответил обладатель шрама.

Агнеш оглянулась на своих людей, окруживших её с любопытством.

— Буйко, Тамаш, Иштван, бросьте сабли, — приказала она. — Возьмите палки.