Владимир Валуцкий - Три Ярославны

Но внезапный порыв ветра вдруг обрушился на площадь, принеся с собой клубы пыли; закружились в пыльных вихрях шапки и шляпы, солома с крыш, обломки ветвей, сорванные гнёзда и ошалелые птицы. И, как рассказывали потом, различи лея в гуле ветра хохот, подобный насмешливому конскому ржанию, а некоторым привиделась даже тень белого коня, пролетевшая над площадью... И стих порыв так же внезапно, как возник, и пыль тотчас осела на землю.

И тут все увидели, что, несмотря на грозный знак стихии, варяги успели хладнокровно сделать своё дело. Но вот что заставило воеводу Балажа, и не такое повидавшего на веку, застыть в оцепенелом изумлении: шестеро голов лежали под окровавленными плахами, а в седьмую только меч вошёл до половины — пуста была плаха. А Дьюла исчез неведомо как и куда, словно и не было его здесь...

На другой день Балаж устроил для своих военачальников пир, который был как нельзя кстати после усталости от боев и всяческой чертовщины, тою же усталостью, вероятно, и намерещенной. За длинным столом, накрытым во дворе дома ишпана, сидели местный епископ и воеводы, и среди них Антал, встречавший короля на границе. По чину располагались сотники и начальники дюжин, варяг же Свенельд, как чужеземец, и брат короля Левента сидели вне чинов, по левую от Балажа руку. Когда достаточно было выпито и съедено, пир незаметно перешёл в военный совет. Антал, в чьём ведении находились лазутчики, докладывал, как безуспешны пока поиски местонахождения Ваты и как укреплены города, оставленные Ватой у себя в тылу.

— Первым же среди крепостей разбойников назову Шарош, — говорил Антал. — Ведьма Агнеш засела там прочно и людям своим не даёт праздно жить. Стены укрепили, дозоры несут исправно, корму коням и людям запасли на всю зиму. К осаде готовы и город без крепкого боя не сдадут.

— Возьмём, значит, боем, — молвил Свенельд.

Балаж поглядел на него и остался доволен: надёжной была осанка варяга, невозмутимым и без тени сомнения было его лицо.

— Антал прав, — сказал воевода. — Шарош — первое для нас дело. Люди разбитого Ваты сейчас пойдут к разбойнице, под защиту её колдовства... — Тут неприятно вспомнилось Балажу наваждение на площади, и, гоня его, он возвысил голос: — Посему тебе, Антал, и тебе, Свенельд, поручаю Шарош!

Воевода и варяг поклонились, гордые доверием.

— Трудна задача, — продолжал Балаж. — Но есть у меня вам в поход хороший подарок!

С этими словами Балаж кивнул печенежскому князю, сидящему среди сотников; тот поднялся и, склонив голову, почтительным жестом пригласил всех проследовать через ворота на площадь.

На площади, застыв в конном строю, стояли пятьдесят печенежских лучников. Похожими на каменные изваяния были их смуглые лица, луки и колчаны со стрелами торчали из-за спин.

Но князь коротко крикнул что-то на гортанном языке, и застывшая конница мигом пришла в движение. По кругу, след в след, пустились кони, луки перелетели из-за спин, и на каждом из них уже была стрела.

Снова крикнул князь. Воины разом пустили стрелы в небо, те вознеслись еле видимыми точками, и на новом кругу каждая из стрел вернулась с небес точно в колчан своего хозяина.

Но это было только начало. Много ещё чудес показали, не прекращая своей круговой скачки, лучники: сбивали стрелой шапку с головы друг у друга, ловили невидимые глазу стрелы рукою на лету, дружным залпом поражали выведенного в круг быка — так, что он мигом весь ощетинивался, как ёж, стрелами-иголками...

А под конец печенеги явили главное чудо своего искусства. Пятьдесят воробьёв взлетели в небо, и пятьдесят стрел пустились им вдогонку. И сорок девять из них упали на землю с добычей на наконечнике, лишь один воробей ещё суматошно метался в небе. Тогда лук взял сам князь, прицелился — и с поклоном подал упавшую к его ногам стрелу Балажу. Она торчала точно из глаза подстреленной птицы.

— Вот умение, что превыше всего! — искренне восхищался старый воевода, возвращаясь за стол, и сел рядом с Левентой. — В него одно верю, и всякое колдовство перед ним бессильно... Что печален сегодня? — глянул Балаж на непривычно молчаливого Левенту. — В бою ты был веселее. Уже заскучал без дела? Завтра с утра на охоту, зайцев травить поедем.

— Пошли лучше меня с Анталом и Свене льдом на Шарош, — отозвался Левента.

— Ответ, достойный рода Арпадов, — понимающе кивнул Балаж.

— Считай его просто ответом воина.

— Тоже честь, — согласился Балаж. — Поедешь. Отведи душу воина в славном бою. Но охота, — прибавил воевода с улыбкой, — тоже не помешает. Подучимся на зайцах — тогда легко затравим и лисицу!

ад рекою стелился туман. Ночь шла к концу. Лодка с шестью гребцами приблизилась к берегу и вошла в камышовые заросли. Было тихо, только шуршали о поднятые вёсла камыши. Крикнула где-то неведомая птица.

Заслышав её голос, Пишта поднялся в лодке, приложил ко рту ладони и отозвался таким же криком. Скоро камыши раздвинулись и показался песчаный берег. Гребцы сильнее толкнулись в дно вёслами, лодку вынесло на песок. Двое вооружённых людей ждали их на берегу.

— Мир вам, — сказала Агнеш, выйдя из лодки.

Воины угрюмо оглядели её охрану.

— Одна пойдёшь. — Первый из них пригласил Агнеш следовать за собою, второй остался у лодки.

Тропинка в кустах привела к небольшому стану, искусно скрытому среди чащи. Где-то всхрапывали невидимые кони. Провожатый остановился у шалаша, побольше других и окружённому недреманной стражей, заглянул в него и кивнул Агнеш.

Предводитель Вата полулежал с перевязанной ногой на груде мехов в углу. Огонь светильника обрисовывал жёсткие, хищные черты его лица с мечущимися, беспокойными глазами.

— Что, — тотчас вскинул он их на вошедшую Агнеш, — и ты, конечно, подумала, как все?..

— О чём?

— Что разбит Вата под Секешфехерваром и войско его рассеяно? Ложь! — мотнул он головой и рассмеялся. — Обман это был, военная хитрость: пусть Балаж думает, что больше не опасен ему Вата, и распыляет войско по мелочам. А Вата соберётся с силами, вернётся и ударит его со всех концов! И будет бить королевских псов, пока вся кровь не вытечет из их жил и реки её не потекут в море!

Говорил Вата быстро, горячечно, и руки его, не находя себе применения, метались так же беспокойно, как глаза.

— А потом? — спросила Агнеш.

— Потом приду в Эстергом и сяду королём сервов. А кто из попов, господ и рыцарей в живых остался — будут сервами у нас!

Агнеш чуть заметно усмехнулась:

— И что от того в мире изменится?

Но он её усмешку заметил и нахмурился:

— А ты опять спорить приехала?..

— Ты позвал — я приехала, — отвечала Агнеш.

Предводитель помолчал, унимая гнев не к месту, и кивнул Агнеш, чтобы садилась.