Владимир Валуцкий - Три Ярославны

— Сердце правителя, — сказал Андрей, скрывая подступавшее раздражение, — должно быть справедливым к друзьям и суровым к врагам. Но скажи, голубица моя, — вновь присел Андрей к жене, — что тебе до этой женщины? Мало ли преступников в стране, судить их — дело власти...

— Этой женщине ты отдал свою первую любовь, — тихо возразила Анастасия, — значит, она и мне не чужая, а как сестра. Ведь мы с тобой — одно? — глянули на Андрея её глаза божественной небесной голубизны.

Сердце Андрея забилось в тоскливой душевной маете. Меньше всего он ждал, что речи именно жены вновь пробудят эту ненужную маету в нём.

— Да, одно, ненаглядная. И мы, и он — тоже... — Андрей провёл ладонью по животу Анастасии. — И что нам ещё, троим, нужно?

— Истинно, ничего, — согласилась Анастасия. Но, помолчав, прибавила: — Кроме милосердия в душе...

— Но как? Как? — воскликнул Андрей, теряя терпение.

— Разве ты сделал что-нибудь, чтобы её спасти? Обратить заблудшую душу на истинный путь?

— Я не монах и не проповедник... Я — король! А королям бывают недоступны и даже запретны вещи, которые доступны простым людям. Что я могу сделать?

— Я не знаю, — отвечала Анастасия. — Иначе бы сама мыслила как правитель. Но я знаю одно, милый Андрей, — что ты не простишь себе, если не попытаешься сделать хоть что-то...

Андрей вскочил и заходил по залу.

— Знаешь, что я думаю? — остановясь на минуту, сказал он жене. — Женщинам в беременности порой приходят самые странные желания, и это, по-моему, — одно из них. Вот о ком должны быть все твои мысли сейчас! — указал Андрей на живот Анастасии и заходил снова.

Его фигура в длинной рубахе на мгновение оказалась перед камином, в сквозном его свете под рубахой обозначилось длинное, худое и беззащитное тело, и сердце Анастасии защемило от пронзительной жалости.

— Я не хочу, чтобы он родился в день казней, — всё же сказала она и протянула к Андрею руку. — Но иди сюда... там холодно.

Глаза её глядели нежно, и свыше сил было не отозваться им. Андрей помедлил немного и, улыбнувшись, подошёл. Откинув мех, забрался в нагретое ложе, обнял жену, и она к нему крепко прижалась. Так они смолкли, слушая ровно гудящий огонь.

— Когда он родится, — сказал Андрей, — на этой земле снова будет мир и тишина. Я обещаю тебе.

В мире и тишине проспали они ночь, но с утра тревожная маета вновь вернулась к Андрею. Встретившись с Левентой, он сказал ему строго:

— Я недоволен тобой, брат.

— Чем недоволен мой король? — повинно склонил голову Левента.

— Я не шучу, Левента. Зачем своими рассказами тревожишь женщину, коей нужен покой?

— Прости, — Левента сделался серьёзным, — но она сама спросила.

— Об Агнеш?..

— Бог знает, как она о ней догадалась. А подданному не пристало лгать королеве. Но что? — спросил Левента. — Она разгневана?

— Она умоляет меня пощадить преступницу, называя её своей сестрой.

— Я тоже, — сказал Левента.

— Но, в отличие от неё, — ответил Андрей, — ты знаешь, что это невозможно.

— Нет невозможного, — сказал Левента.

Андрей усмехнулся:

— Возьмёшь её в жёны?

— Если бы она согласилась... — Левента вздохнул и глянул в глаза Андрею: — Но знаешь, что она сказала? Что любит только один раз в жизни.

Андрей отозвался растерянным взглядом.

— Кого?..

— Да не меня же, дурака.

Андрей продолжал растерянно глядеть на брата. Опомнившись, он стряхнул с лица не приличествующее титулу выражение, но всё равно было заметно, как сообщение Левенты поразило его.

— Войско уже выступает, — произнёс Андрей глухо. — И в числе городов ему назначено взять Шарош.

— Пошли меня с войском, брат. Я придумаю что-нибудь...

— Всё, что ты придумаешь, будет изменой.

Левента несогласно тряхнул кудрями:

— Бить разбойников — сотником или простым дружинником, — ты знаешь, у меня не дрогнет рука. Но я буду неподалёку от неё. Попробую как-то незаметно снова увидеться, поговорить. Склонить к раскаянию... А ты, как раньше, напишешь ей письмо...

Андрей посмотрел на брата удивлённо и гневно:

— Письмо — разбойнице?.. Вы все с ума сошли! Ты забываешь, что я — король, отвечающий перед Богом за всю эту землю! Король, слышишь, король!..

Левента переждал некоторое время, зная, как скоро остывает брат в несвойственном ему гневе.

— Король, — кивнул он, примирительно улыбнувшись. — Но зачем кричать, брат?..

На огненной заре, когда город ещё спал, войско Балажа выступало в путь.

Ехали впереди сомкнутым строем варяги с тяжёлыми своими щитами и секирами, ехали русские воины с длинными мечами и печенежские лучники, гарцевала лёгкая конница секеев, единственным тяглом которых было выставлять воинов в походы, двигались на битюгах закованные в железо германские рыцари, из тех, кто остался служить новому королю. Ехали воеводы в жёлтых плащах и в зелёных — сотники, среди которых был Левента, ехали в чёрных сутанах войсковые священники; возы с припасами замыкали шествие.

Грозный рокот копыт нёсся по улицам и улетал в рассветное небо. Рать уходила из столицы, и ей предстояло ещё множиться на пути, принимая пополнение в верных короне комитатах. Багровое восходящее солнце отражалось в шлемах и доспехах и сулило впереди кровь и победу.

ернувшись, как велел предводитель, в Шарош, отряд Агнеш расположился в нём подобием лесного стана на городской площади. Здесь встали такие же, как в лесу, шалаши, и так же горели между ними костры и бродили люди и кони, а шатёр Агнеш здесь же стоял — чуть в стороне.

Так было удобно всем — и воинам, привыкшим к кочевой жизни, и горожанам, освобождённым таким образом от постоя. Первоначальную настороженность горожан Агнеш сумела победить, принародно попросив прощенья за кражу и обещав возместить церковное имущество из первых же боевых трофеев. О сожжённом храме речь как-то и не зашла, невелика, видимо, была христианская вера горожан; остатки обгорелых брёвен горожане растащили на укрепление своих хижин, и пепелище чернело островком ничьей земли. Так же пустым и ничьим стоял дом изгнанного ишпана, и в нём гнездились летучие мыши.

Однако вскоре ему нашлось применение. В преддверии зимы и возможной осады Агнеш приказала сделать запас, и поскакали в окрестные деревни её гонцы. В Шарош потянулись возы. Крестьяне, сервы и либертины, везли мешки пшеницы и бобов, вяленое мясо, корзины с яблоками и виноградом, мехи молодого вина. Во дворе дома ишпана, у амбара, Пишта со своей великаншей Эвицей, уже освоившейся в новой жизни, принимал товар, Дьюла же вёл ему учёт и попутно — красноречивую агитацию; послушав его, многие из крестьян оставались в Шароше и пополняли ряды мятежного воинства Агнеш.

Что до воинства — то люди Агнеш явно скучали в бездействии, хотя Агнеш всячески старалась их занять дозорной службой и разведывательными рейдами по окрестностям. Но тихо было вокруг. Вата, снявшись со стоянок, направился с войском на Секешфехервар, и от него не доходило даже слухов. Не видно было и врагов.