Александр Бородыня - Крепостной шпион

— Я постараюсь, — сказал он.

— А скажите, какую музыку сегодня играют? Опять немецкую?

Наталья Андреевна расхохоталась. Она замахала веером, стукнула каблучком. Головы присутствующих гостей начали поворачиваться в их сторону.

На счастье, появления новых гостей, избавило секретаря от конфуза.

«Я неравнодушен к ней, — сказал себе секретарь, овладевая новым бокалом. — Это нужно прекратить. Эта женщина нарочно сводит меня с ума. Я должен быть холоден! Я не должен о ней всё время думать!»

Веселье шло по плану. И княгине Наталье Андреевне стоило некоторых усилий отвести интерес гостей от хозяина дома. Объяснить, почему он до сих пор не спустился в зал было непросто, но подхваченный под руку послушный, влюблённый в неё секретарь, облегчал задачу.

Деревянным голосом этот дурачок повторял будто попугай:

— Небольшое недомогание. Их превосходительство, конечно же, скоро спустится. Простите, а что это за мелодия? Незнакомая мелодия, симпатичная. Удивительно, Вы говорите итальянцы, а я почему-то думал — немцы. Хозяин непомерно спустится. Нет, ничего серьёзного, небольшое недомогание.

Но Бурса не спешил спуститься в гостиную. Устроившись с книгой в руках, у себя в кабинете он, поглядывая на часы, ожидал курьера.

Безобразные слухи, в последнее время распространяемые кем-то по городу, чернили честь его брата. И теперь, отправленный несколько месяцев назад инкогнито специальный человек, должен был либо подтвердить эти слухи, либо полностью опровергнуть.

Утром хозяину особняка доложили, что посланный им человек вернулся, и теперь в городе. И Бурса не хотел выходить гостям до его появления. И для того имелась веская причина.

Брат Константина Эммануиловича, Иван, также приехал в Петербург. Иван был приглашён на сегодняшнее торжество, а как принять его было неясно. Отвратительные анекдоты, гуляющие по северной столице, следовало пресечь до встречи.

Вопрос состоял лишь в том, кто раньше появился в доме — шпион с информацией, либо брат.

По установленному правилу, шпион должен был придти через чёрный ход и подняться в лифте.

В ожидании, Бурса изгнал из кабинета секретаря и растворил дверь в библиотеку. Он ждал со всё возрастающим напряжением. Снизу сквозь блестящий паркетный пол пробивались редкие музыкальные аккорды. Бурса прислушивался.

На улице — ржание, хлопки кнута, открылась дверца кареты, приехал ещё кто-то, возможно брат, но лифт не двигался. Не было привычного звука наматывающейся цепи.

В то время, как Бурса, сидя в кабинете ожидал своего брата, общество в гостиной ожидало появления совсем другого лица.

Из мятежного Парижа несколько дней назад вернулся известный скандалист и дуэлянт Андрей Трипольский. Никто не мог понять, зачем Бурса пригласил этого молодого повесу, но всем было любопытно его видеть.

Кроме того, что по слухам, Трипольский привёз из-за границы целую карету запрещённых императором книг, он шокировал общество, повсюду появляясь со своей дамой.

Дама была вовсе не дама, а крепостная девушка получившая блистательное образование и воспитание, но не получившая, при этом, освобождения от рабства. Говорили, что в течение последних пяти месяцев девушка эта, вместе с своим молодым барином, прошла через огонь французской революции. Была остра на язык и фантастически хороша собой.

Трудно было одобрить подобное поведение, но ещё труднее совладать со жгучим любопытством и когда камердинер, стукнув в паркет жезлом, объявил:

— Граф Андрей Андреевич Трипольский!

Все головы разом повернулись к дверям.

Не зная как объявить девушку, камердинер помялся, и две секунды подумав, присовокупил потише:

— Аглая Ивановна Трипольская!

Девушка была, действительно, хороша собою. Одетая в шелка и бриллианты, стоившие целого состояния, Аглая вела себя непринуждённо.

Она легко двигалась среди гостей и в течение короткого времени очаровала всех присутствующих. Она вовсе не держалась за своего господина, а была как бы совсем сама по себе.

Известный своей сдержанностью князь Валентин, предложил Аглае танец, что, учитывая их сословные различия, уж само по себе было настоящим скандалом и, наверное, половина собравшихся в зале гостей была сосредоточена на этой паре.

Все ожидали тайного знака и краткого отсутствия князя и крепостной девки. Но ни Аглая, ни князь не делали никаких знаков. Они только выполняли изящные фигуры танца, будто бы издеваясь над обществом.

Сам Андрей Трипольский, шокировав общество своим нарядом, с первых же минут будто приклеился к виновнице торжества, чем изрядно смутил Анну Владиславовну.

волосы молодого человека были убраны как у старика. Пудреный парик в три локона с пучком и кошельком. А щегольской костюм был просто неприличным, в особенности в сочетании с подобной причёской.

Оркестр сделал небольшой перерыв. Кажется, на одной из скрипок лопнула струна.

Бурса прислушивался. Он ясно различал оживлённые голоса внизу под полом.

И вдруг совершенно отчётливо лязгнула цепь, заработал подъёмный механизм. Константин Эммануилович вышел из-за стола в нетерпении. Он хотел встретить человека прямо у лифта, но передумал и вернулся назад. Нужно было соблюдать приличия.

Судя по звуку, лифт остановился, но дверь не открылась. Бурса ждал.

Внизу шумели голоса, раздавался смех, возобновилась музыка.

Минута шла за минутой. Человек сидел в лифте тихо, похоже даже не шевелился.

Не выдержав ожидания, Константин Эммануилович подошёл и снаружи распахнул лифтовую дверцу.

В узком колодце было темно. Снизу порывом воздуха принесло неприятный пряный запах с кухни.

Бурса сдавил ручку двери. Он не мог поверить своим глазам. Шпион сидел в лифтовом кресле, ладони на деревянных рычагах, лицо обращено к выходу, но он был мёртв. Из груди торчала рукоять обыкновенного кухонного ножа. Полные боли и недоумения, неподвижные глаза смотрели на хозяина дома.

Преодолев отвращение, Бурса склонился к мертвецу. Тот был ещё тёплый. Кровь стекала из раны и капала вниз, в колодец. Судя по всему, посланца закололи несколько минут назад прямо в лифте.

Не в силах отделаться от Трипольского, Анна сдалась. Девушка позволила молодому дворянину развлекать себя анекдотами из нынешней французской жизни, и даже сама задавала вопросы.

Василий Макаров, наблюдая с расстояния нескольких шагов, за тем как эти двое мило общаются, почти взбесился. К уже привычному, любовному опьянению примешалось новое, острое, жгучее чувство. Макаров не успел получить ни одного даже намёка на взаимность, уже ревновал.

— Там другие, совсем другие нравы, — говорил Андрей Андреевич, увлекая Анну по залу. — Совершенно иные. Они привержены свободе. Они больные идею свободы. А мы здесь даже не понимаем смысл этого слова.