Александр Бородыня - Крепостной шпион

— Виктор, муж мой, я люблю Вас. Я готова подождать до завтра. Вы слишком благородны, я не достойна такого терпения. Конечно же, Вы правы — первую ночь нужно запомнить на всю жизнь, и не место для любви нашей в этой убогой избе. Пусть наша первая ночь будет божественно красивой.

В течение одной только недели ротмистр Михаил Валентинович Удуев прошёл по всем адресам, указанным в списке, найденном в меховой лавке братьев Протасовых. Если этот список попал бы в газеты или просто был бы передан по инстанции наверх, разразился бы невероятный скандал.

Но Михаил Валентинович начал с того, что составил рапорт в Тайную экспедицию. Его рапорт рассмотрели в считанные часы, после чего последовало указание любой ценой избежать скандала. Никто не должен узнать о действиях шантажиста, но одновременно с тем, теперь же следует предупредить хозяев, указанных в списке домов. При всём, это нужно сделать без всяких объяснений, не посвящая ни во что. Разглашение происшедшего будет приравнено к государственной измене. Также следует упредить их, что все они будут вызваны для дознания.

Эта задача оказалась не из лёгких. Не открывая себя, ротмистр Удуев должен был обойти нескольких человек, стоящих по служебной лестнице значительно выше его, и сообщить им, что посягательства шантажиста прекращено властями. И, коли устранить из дома указанного шпиона, то негодяю Ивану Бурсе, больше нечем станет на них воздействовать.

Представляя себе всю сложность предстоящей процедуры Михаил Валентинович две ночи провёл без сна. Любое лишнее слово, неверный жест, поворот головы могли оборвать карьеру ротмистра. Поручение было похоже на работу по обрезанию фитиля, уже зажжённого, уже с шипением догорающего возле разверстых дверей порохового погреба, по простой оценке похожа на подвиг, но отказаться он не мог.

Конечно, ротмистр Михаил Валентинович Удуев действовал очень аккуратно. До мелочи, до мельчайших деталей он продумывал каждый визит. Он неофициальным письмом предупреждал хозяина дома, что явится по чрезвычайно серьёзному, секретному делу, осторожным намёком указывая на тему предстоящего разговора. Явившись в условленное время, и оказавшись лицом к лицу с взволнованным хозяином, ротмистр не сразу переходил к делу, а сколь мог долго подводил к интересующей теме. Никогда в жизни своей Удуев не был столь корректен. Никогда он не столь скован в своей работе, но и при подобном осторожном подходе возникли сложности.

В доме княгини «С». фрейлины императорского двора Удуева встретили с открытой неприязнью и не понимаем. Просто не хотели верить. Более того, лакеи княгини чуть не спустили ротмистра с лестницы.

Но, невзирая на все старания сохранить тайну, по городу уже поползли слухи о множестве крепостных людей, которые шпионят за своими хозяевами, и почти во всех остальных случаях двери указанных в списке особняков перед ротмистром распахивались с готовностью.

Измученные многолетним шантажом, люди готовы были даже заплатить большие суммы денег, только бы узнать, кто же из прислуги шпионит в собственном доме. Они не могли поверить, что кошмар окончен, и дело не получит публичной огласки.

Встреча со столичным прокурором, которой Удуев опасался более, всего оказалось короткой, но дала превосходный результат. Затворив дверь своего кабинета, прокурор сначала внимательно выслушал ротмистра, после чего подал руку и обещал, что сделает всё от него зависящее для поимки негодяя Ивана Бурсы.

После визита к прокурору Михаил Валентинович направился в дом магистра ордена «Пятиугольник» Константина Эммануиловича Бурсы. Его превосходительство тотчас же принял ротмистра. Он выглядел расстроенным.

— Это хорошо, что прокурор поддерживает, — сказал Бурса, — но мне кажется, это нам уже ничего не даёт. Я не могу открыть вам некоторых фактов, но любезный Михаил Валентинович, признаюсь, у меня просто опускаются руки. Маловероятно, что братец мой, негодяй, в ближайшие месяцы посмеет показаться в столице, а взять его в поместье мы с вами никак не можем, руки коротки. А кроме того, мы почти ничего не знаем о том, что происходит там, в Новгородской губернии. Там, говорят, местные помещики большой отряд сколотили, но это только говорят.

— Но у нас есть карлик, — возразил Удуев. — В конце концов у нас есть братья меховщики, и я оставил их на свободе, и они даже и попытки не сделали бежать.

— Увы, друг мой, — вздохнул Бурса, — карлик, во-первых, безгласен и вряд ли смог бы нам рассказать о своём хозяине, а, во-вторых, его больше нет у меня.

— А где же он?

— Простите, но я не могу ответить Вам на этот вопрос. Что же касается братьев меховщиков, они хоть и небезгласные, очень маловероятно, что они захотят с нами говорить. Мне почему-то кажется, что даже под самою страшною пыткой они не выдадут своего хозяина, они страстно любят моего братца. Я не понимаю этой страсти, но не учитывать этого нельзя. Ничего они нам не скажут. Ничем они нам не помогут.

— Так. И что же Вы собираетесь предпринять? — спросил угрюмо, глядя в окно, ротмистр — Выходит — тупик. Я верно понял, Ваше превосходительство?

Бурса ответил не сразу, но ответ его вовсе не удивил жандарма потому, что был вполне предсказуем.

— Коли уж «Пятиугольник» не захотел поддержать меня, я пойду к императору, — сказала он. — Буду просить его лично о помощи. Я дважды уже просил его и получил отказ, но, может быть, на этот раз государь смилостивится.

За день до встречи ротмистра Удуева и Константина Бурсы в доме на Конюшенной состоялось, созванное магистром, экстренное собрание «Пятиугольника». Бурса собрал членов Верхнего списка исключительно для того, чтобы опять вынести на голосование вопрос о своём брате. Он почти смирился с мыслью, что для спасения племянницы нужно согласиться с княгиней Ольховской и пойти на карательную акцию. Бурса рассчитывал, что в связи с новыми фактами Верхний список будет единодушен, но всё обернулось не так, как ожидал магистр.

Княгиня Наталья Андреевна не стала повторять своего предложения. Она выступила против подобной идеи, будто и не выдвигала её раньше. Ей удалось повернуть вопрос таким образом, что сам Константин Эммануилович оказался чуть не преступником.

Бурса вяло отбивался, но он много времени провёл без сна, он переживал за судьбу своей племянницы, и острый полемический ум на сей раз отказал магистру. Для Константина Эммануиловича стали полной неожиданностью обвинения, брошенные ему лицо под конец заседания. Его обвинили в неосторожности по отношению к документам Общества, но ещё более серьёзным оказалось обвинение в сокрытии шпиона.

Теперь было совершенно очевидно — все последние месяцы шпион присутствовал на тайных заседаниях в особняке на Конюшенной и, наконец, княгиня Ольховская торжественно потребовала передать ей в руки пойманного карлика.