Александр Бородыня - Крепостной шпион

— Ошибаетесь, Анна Владиславовна, — сказал, не отрываясь от еды, Бурса. — Никакой Вы не свободный человек. Вы раба моя теперь. Витька ж раб мой. А за раба идущая, рабой становится, — он бросил вилку так, что та звякнула о стол и сказал, обращаясь к Виктору: — А Вы не знали? Он, наверное, позабыл рассказать. Не верите мне ещё.

Он повернулся к Виктору, всё также неподвижно стоящему в дверях.

— Подтверди! А то, ишь, сомневается девушка, в обстоятельствах путается, положения своего не знает.

— Он говорит правду? — Анна смотрела теперь только на Виктора, и когда тот кивнул, почувствовала сильную боль в сердце. — Значит, правда!

— Уйди, Витьк, сгинь, — вдруг потребовал Бурса. — Скажи на кухне, что я велел дать тебе самую большую телячью ногу и 5 бутылок вина, иди и напейся за моё здоровье. А Вас, Анна Владиславовна, я ещё раз прошу присоединиться к трапезе, Вы хоть и раба моя теперь, я могу сделать с вами всё, что угодно, но Вы же ещё и племянница моя. Так, что я пока не хочу вовсе причинять Вам никакой боли и обиды.

Самое страшное в происходящем было для Анны выражение лица Виктора. Виктор искренне улыбался, он был почти счастлив. Шаркнув ножкой, он растворил двери и исчез.

Оставшись в столовой наедине с негодяем, Анна Владиславовна подошла к столу. Она ни слова больше не говорила. Присела рядом с Бурсой, и подошедший слуга наполнил перед ней тарелочку.

— Я хочу мяса, — с трудом проговорила Анна. — Коль Вы мужу моему целую баранью ногу пожаловали, то мне хотя бы кусочек.

— Мяса! — крикнул Бурса. — Самый большой кусок!

Горящими глазами он смотрел на девушку и по губам негодяй стекали жирные струйки.

— Для Вас, Анна Владиславовна, если хотите, хоть быка зажарю. Хотите?

Он ухмылялся, он был омерзителен. Полная маленькая ручка дрожала, горели камни в перстнях. Салфетка была вся перепачкана. Бурса мерзко смеялся и левый глаз его немного косил.

Когда подали мясо Анна уж полностью взяла себя в руки. Выбрав момент, когда чудовище — Иван Кузьмич склонился к своей тарелке, издавая неприятные звуки и увлечённо разрезал дымящиеся кусок свинины, Анна Владиславовна взяла обеими руками металлическое блюдо с салатом, поднялась на ноги и изо всех сил ударила негодяя по голове. Иван Бурса мягко повалился под стол.

Анна схватила со стола нож, одним движением она сорвала с себя драгоценное ожерелье и швырнула его на пол, лишь мгновение помедлив, ударила себя серебряным ножом в грудь. Она не сразу потеряла сознание. Она услышала ещё шум множества голосов и почувствовала, как по бархатному платью стекает кровь. Боли Анна Владиславовна не ощутила.

Понимая, что кто угодно может узнать её и опасаясь приблизиться, княгиня Наталья Андреевна Ольховская издали наблюдала за похоронами. Похороны были короткие: ни гроба, ни провожающих. Двое городовых, священник и два пьяных мужичка снимающих обёрнутые в грубые мишки трупы и опускающие в заранее приготовленную яму.

Княгиня стояла в глубине кладбища, прячась за крестами, а хоронили снаружи за оградой.

Вечерело. По земле струились длинные тени, солнце пряталось в облаках, и нелегко было разглядеть и отличить одно мёртвое тело от другого. Только мелькало кадило священника и ветерок приносил привычные слова молитвы. Двое мужиков снимали с телеги тела безымянных бродяг. Один брал за плечи другой за ноги.

Вдруг произошла заминка. Мешок оказался совсем маленький. Один мужик, что-то весело крикнув другому и подняв с лёгкостью очередного мертвеца просто кинул его как куль с бельём.

Сердце Натальи Андреевны упало. В мешке был зашит карлик.

Княгиня не стала дожидаться конца похорон. Перекрестившись она быстро вышла через ворота кладбища и направилась в особняк на Конюшенной.

Собрание «Пятиугольника» было назначено на 7 часов. Княгиня Ольховская не хотела больше думать о мёртвом уродце и почти выбросила его из головы. Но после смерти карлика что-то переменилось в сердце Натальи Андреевны. Недавнее желание страсти погасли в ней, а на их месте появились совсем иные буйные жгучие желания. Будто бы какая-то часть карлика поселилась в голове и в душе княгини. Теперь она жаждала только власти, любою ценою власти. Никаких высоких идеалов не осталось в ней, никакой любви. Как болезнь переселяется из одного человека в другого, жестокость переселилась из карлика в княгиню Ольховскую, и краткие похороны за кладбищенской оградой закрепили эту жестокость.

После собрания Наталья Андреевна не спустилась вниз, как обычно, и не покинула дом. Испросив разрешения у Бурсы, княгиня сошла по лестнице и даже не постучав растворила дверь комнаты несчастного умирающего секретаря. Она застыла на пороге. Укрытый по грудь одеялом, Сергей Филиппович лежал на спине. Лицо его было бледно, тёмные губы чуть приоткрыты и слышно было свистящие тяжкое дыхание. Он был без памяти.

— Бедный мой мальчик, — приблизившись, опустив руку на мокрый раскалённый лоб умирающего, прошептала княгиня. — Несчастный мой. Это я виновата в том, что произошло.

Вдруг секретарь вздрогнул и глаза его открылись. Глаза его были мутными, полными боли, но он ясно осознавал то, что происходило вокруг.

— Это Вы… — прошептал секретарь. — Я умираю. Я хочу просить Вас…

— Проси! Проси! — взволнованно отозвалась княгиня. — Проси, что хочешь!

— Я любил Вас, Наталья Андреевна, — слова давались ему с трудом. Грудь, укрытая одеялом, вздрагивала как от боли при каждом звуке его тихого голоса. — Я прошу Вас, во имя моей любви спасите другую любовь. Спасите Анну Владиславовну! Я умоляю, не мешайте хозяину хотя бы спасти её. Не вставайте на пути у магистра…

Глаза секретаря сомкнулись голова замерла на подушке, но, судя по дыханию, он не умер, а лишь опять потерял сознание. Секретарь не слышал ответа княгини, и никто не слышал его.

— Прости меня, друг мой Серёженька, — сказала Наталья Андреевна. — Всё, что угодно для тебя сделаю, но это вот я тебе как раз и не могу обещать. Не стану я спасать ни её, ни тебя.

Рука княгини в последний раз дотронулась до раскалённого лба умирающего, но уже следующим движением поправила сбившееся ожерелье на собственной открытой груди.

— Ни её, ни тебя… — повторила женщина и вышла из комнаты.

Если в Петербурге было сумрачно и уже холодно, то, в тоже время, во всей Новгородской губернии царило настоящее Бабье лето. Было сухо и коляску на дороге можно было заметить задолго до её приближения по облаку поднятой пыли. Но никто в этот утренний час в усадьбе Ивана Бурсы не удивился появлению нежданных гостей.

Беспрепятственно коляска проскочила первые ворота, пролетела по парку мимо белого флигеля. Диким воплем возница спугнул лебедей на пруду, потом спрыгнул, растворил небольшие внутренние ворота, и во двор въехала открытая коляска, запряжённая чёрным худым жеребцом.